Война - страшное слово. Это творение человека, который вопреки всему, нашёл верный способ уничтожить себя и всё живое на Земле, не говоря о каких-то материальных и природных ценностях. Но возмездие всё же будет! Сколько пострадали физически, на считая погибших, а сколько потеряли рассудок? Они бродили по улицам в поисках пропавших родных, не задумываясь о реальной опасности. Разум затмевало горе. Разве могла бояться за свою жизнь мать, если у её ног лежал неповинно убитый ребёнок?! Да, у войны звериный оскал.
Когда над городом появились первые корректировщики по ночам и небо освещалось красивыми фонариками, опускающимися на парашютиках, люди с удивлением смотрели на эти обманчивые иллюминации, не понимая, что происходит. Ну, а где же тут понять животным! Однако наш Рыжик, так звали дворовую собаку, вёл себя беспокойно, бегал вокруг нас, а когда приземлялся парашютик, пытался схватить зубами его. Мы не придавали значения. И всё же война началась. Мы прятались в убежище. Ночи - обстрелы, бомбёжки, днями - 4-5 часов передышки.
Люди плохо что понимали. А животные? Наш Рыжик с котом Васькой нашли общий язык. Двери и окна везде были выбиты, так же и у нас. Рыжик раненный лежал на моей кровати и Васька с ним. В убежище не могли взять их, люди не соглашались. Когда мы с сыном Серёжей впервые попали под взрывную волну в двух шагах от входа в убежище,
перед нами, как яичная скорлупа, лопнули огромные окна и стеклянные двери здания, стёкла бисером посыпались на нас, а мы куда-то покатились кубарем; Рыжик успел где-то спрятаться, иначе бы он погиб.
Как же он метался потом у входа в убежище. Он зубами вгрызался в фанеру, картон, загораживающий вход; до крови ранил лапы об остатки стёкол, рычал, лаял,
безумствовал. Гул самолётов, взрывы сводили его с ума. Но люди не пускали. Бомбёжки были очень интенсивные. Рыжик исчез. Мы решили, что он погиб и Васька тоже. Однажды утром мы всё же рискнули сбегать в свой двор; брали продукты, если удавалось, людей было много в убежище, надо было попытаться спасти их от голода, а наш дом был через дорогу.
Добежав до двери своей квартиры, а она, конечно, была выбита, я чуть не упала.
сзади на спину прыгнул с крыльца кот Васька, а следом, еле ковыляя, шёл Рыжик. Он был ранен, истощён, слаб, но глаза, полные боли, были радостные, насколько это можно выразить. Васька не слезал с плеч, а Рыжик не отходил от моих ног. Я не знала как помочь им. Взяв продукты из дома и на правах "кормилицы" мне удалось провести животных в убежище. Рыжику нашлось место в какой-то кладовке, и он беспрекословно поселился там, вёл себя удивительно послушно, хотя все были незнакомые, около 60 человек.
А Васька поселился мо мной на топчане. У Васьки были отбиты все внутренности
(за два проведшие года в убежище у Зоюшки тоже было всё отбито внутри, потому что она выходила наружу за продуктами по карточкам в город, прим. А.Ф.) и он почти ничего не ел, а только лежал. Рыжик поддавался лечению моему, рана затягивалась. Многое мы пережили вместе. На какое-то время наступила передышка. Сына Серёжу эвакуировала к семье, а я с Рыжиком и Васькой начала устраивать быт, чтоб выжить. До мира было далеко. Федеральные войска были в городе, который был разрушен до основания.
Надежды на спасение почти не было. По улицам нельзя было ходить: мины, трупы, снайперы и всё, что придумала война. И вот Рыжик, набравшись немного сил, выбежал на улицу. Была весна, был довольно светлый день. Солнце давно нам уже не светило.
Небо было совершенно серое, тусклое, как будто у художника кончилась голубая краска. Город горел. Не прошло и несколько минут, как во двор вполз на передних лапах Рыжик. Он даже не скулил, а с трудом поднимал веки, чтоб видеть перед собой. Передо мной была страшная картина. Задняя часть животного была раздавлена.
Он попал под БТР. Я с трудом дотянула его в сарай,
Рыжик был довольно крупным, положила на подстилку и плакала вместе с ним. Не зная что делать, гладила его, пытаясь определить насколько повреждён позвоночник, ноги, внутренности. Васька приходил к нему, ложился рядом и, удивительно, сам больной, пытался вылизывать шерсть на отёкших местах. Я не верила, что смогу помочь. И всё же, применив все свои медицинские знания и возможности, каким чудом, но Рыжика я выходила. Через неделю он всё же стал подниматься на задние ноги, стал есть, что у меня было и с благодарностью лизал мне руки, когда я смазывала его повреждения.
С трудом он выжил. Васька же вскоре умер. Война шла своим чередом. Рыжик не отходил от меня, понимая даже моё настроение. Попав очередной раз под взрывную волну, повезло мне, я еле добрела домой, меня здорово ударило о дерево, дышать было трудно, казалось, всё внутри оторвалось; доползла до кровати и куда-то провалилась. Сколько я так лежала, не знаю, но почувствовала как Рыжик облизывает мне лицо и тянет за рукав. Очнувшись, я сказала Рыжику позвать соседку, у меня не было сил встать. Не знаю, как он понял, но привёл её. Так мы и выживали. Чего только мы не пережили?
В августе, 1996 года, война начала свой новый виток. Мы жили в центре военных действий, информации никакой, только бой, обстрелы и ужас. К соседям пришли родственники в поисках своих родных и я узнала, что 19 августа будет "коридор"
для выхода из города перед очередным штурмом. Я знала, что если я не уйду, живой мне не быть. Одевшись как женщины-националки, утром, 19-го августа я вместе с чеченками, под прикрытием русских солдат, я им помогала чем могла, покинула свой дом. Рыжик не отходил от меня. Я пыталась его перепоручить чеченке-соседке, но не тут-то было. Он озлоблялся и это было внушительно.
Так из центра города Грозного, через весь город, пешком мы с ним добрели до окраины. Я тоже ослабла, есть было нечего, думала не доберусь. Меня, сидящую на обочине с узелком и собакой, заметил какой-то водитель. Возможно знакомый, не знаю. Подошёл, взял мой узелок, подсадил в кузов и мы тронулись. Тут чуть не случилась беда. Рыжик бросался на колёса, прыгал, рычал, лаял. Он надеялся, наверное, что я его заберу. Но, увы! Надо было ехать, уже вертолёты кружили над головами, мог быть обстрел, а Рыжик забегал вперёд машины и метался.
Я думала - моё сердце не выдержит.Водитель остановился, дал Рыжику хлеба, я уговорила собаку поесть, но тщетно. Рыжик ослаб, уже не прыгал, а сел у колеса и мутными глазами смотрел на меня, как бы умоляя. Водитель всё же выбрал момент и мы тронулись. Я сквозь слёзы видела, как Рыжик ещё пытается бежать, но силы его оставляли. Потом он сел среди дороги и завыл так пронзительно, что даже шум мотора машины не заглушил вой. Рыжик прощался со мной навсегда, а я ведь думала, что скоро вернусь.