Верблюды горбато плывут по бархату сонных барханов,
Ползущих вслед притяжению ветра.
Волнистые спины песочных титанов
Гремуче змеятся под маревом зыбким.
Погонщикам кажется, что время стоит самоё, свою заслоняя тень.
- Где цель наша, скажи, упрямый вожатый?
Мы восемь наложниц отдали барханам,
мы злата излишек бросили в жадный песок,
Потрескалась кожа на наших устах,
И полные бурдюки, навьюченные в Александрии,
Давно истощились, как скорбные груди старух!
- Не тратьте последние силы! Потоки расспросов и брани
Не смогут наполнить дырявых мехов холодной живительной влагой.
До Индских долин плодородных осталось еще… четыре луны.
Песок аравийский не лучшее место для нашей могилы.
Я всем обещаю поживу для глаз, ушам услажденье под пальмами Инда,
Индийских богов защиту и царскую щедрость туземных красавиц,
Жемчужин шелковичных россыпь, пигментов и пряностей горсти!
Нелегок удел бедуина! Где путь – там опасность,
Там может бедой обернуться любая нежданная встреча –
Будь ветра порыв, иль путник отставший, иль стая голодных собак.
В начале пути – силен и богат, наполнен стремленьем и верой –
Ты, словно натянутый мех. Как будто излишни они –
Родных и друзей поцелуи стираешь с лица
И, слушать устав прощальные речи, садишься в седло.
Но вот, утомлен и измучен, конца ожидая пути или жизни своей –
Ты вдруг узнаешь – еще середина, и поздно вернуться, и дальше идти нету сил,
Запасы воды и лепешек уже на исходе, частично утрачен товар –
Где просто за воду пришлось расплатиться, где пал заболевший верблюд!
Другой судьбы не дано – вперед, за злым и упрямым вожатым!
Оазис. Две ночи на отдых. Наполним тела и души водой и надеждой.
Напоим животных, промочим вином засохшие глотки и песню родной стороны
Под небом, по-чуждому звездным, у гаснущего костра пропоём!
Как труден оставшийся путь! Кровь расплавленным золотом
Ринулась в ноги, лишь только мы встали от утекшего в землю огня
И тронулись встречь пробуждающей Солнце Венере.
Верблюды покорно идут, но их безрадостный рев
Тревожит, подобно урчанью желудка.
Животным, как нам, не впервой в пути начинать новый день,
Но что-то томит и тянет сойти на холодный песок…
Предвестник песчаного вихря, кричит аравийский орел,
Паря на крыльях полупрозрачных в обжигающем небе.
Смертельной дорожкой вьется в колючую тень кустарника след кобры.
Пугливо притихла песчанка, лишь высунув нос из норы.
Ночная заря, едва зародившись, поблекла,
И вдруг перед нами стеной возник неизвестный нам город.
Валы крепостные и башни из камня и глины собой заслонили полмира!
Нигде ни окна, ни бойницы, на стенах не виден никто,
Но, кажется, трубные звуки за каменной крепью гудят.
Вожак наш, угрюм и встревожен, поднял напряженную руку
И перст к переносью поднес, что значит – остановиться
И спешиться всем на привал. В дозор отрядив
Обоих своих сыновей и крепких мужчин молодых,
Кхопеши* им выдав по силе, по меткости стрелы и лук,
Со златом мошну прихватив, поспешно он лагерь оставил на нас,
Седовласых мужей, чтоб скот стерегли и наложниц, и самое главное – воду.
Пока не исчезла из виду цепочка разведчиков наших,
Мы молча им в спины глядим, гадая, что это за город.
Разбить бивуак за барханом, чтоб был со стены незаметен,
Мы, споря не долго, решили и сделали так.
Досужи часы ожиданья, но спать равносильно измене!
Мы занялись каждый своим – иные латают одежду, а оные правят усы…
И каждый, сменяя другого, идет за бархан в караул.
Темнеет, с прохладой вечерней тревога вползает к нам в души
И с женщин свое начинает мытарство.
Язвят их стенанья и всхлипы не хуже встревоженных пчел.
Вдруг звезды затеплились, нет –
Это факелы тлеют на стенах, нет - у подножия стен.
Как долго разведчики наши за стенами пропадали,
Но вот, наконец-то, от города посольство направлено к нам.
- А где наши люди? – спросил старейший из нас
Суровых пришельцев учтиво, на свойственном им языке.
Те промолчали, но красноречиво их взгляды и жесты скупые
Нам дали понять, что ждет во дворце
Правитель великого града Шаддад далеких гостей.
В честь нас в ту же ночь затеян был пир
Великим владыкой прекрасного града Убара.
Мы пили вино, вкушали от самых изысканных яств,
И музыка наши умы услаждала,
И взоры туманились, полнились негой тела.
Танцовщицы в кожах змеиных, скрывающих то лишь,
Что видеть не след красот созерцателю,
Меж нами струились, тяжелые волосы их касались
Наших пунцовых ланит, огнем обдавая желаний.
Наш гордый хозяин с сынами
Орлом восседал одесную владыки твердыни,
О чем-то они говорили веселом, и царь то и дело
Купца иноземного хлопал рукой по плечу.
Проснувшись наутро, мы снова в дорогу собрались.
Сыновья вожака и с ними семь юношей здесь пожелали остаться.
Шаддад дал за юношей выкуп хороший купцу и жен им таких обещал,
Чтоб завидно богам взирать на их счастье семейное долгое было.
Но больше богов им завидовал каждый,
Кому предстояла дорога, и пуще всего сыновья.
Какое еще вы в пути испытание нам приготовили, боги!
Идет караван.
О, как тяжело на сытый живот и разнеженный пиршеством разум
Под солнцем нещадным влачить к горизонту тюки!
Четыре луны без недели не выдержать, нет!
Идет караван. Идет караван. Идет…
Сыновья на утро четвертое решили вернуться.
Убить сговорились отца и спутников верных его.
Подкрались к ним спящим и всем перерезали шеи,
В песке схоронив, как будто хотели спасти их,
Затихших уже, от орлов и шакалов.
Владыка Убара вернувшихся бросил в темницу.
Был суд его скор и справедлив приговор.
Тех юношей семь, предавших хозяина, он выгнал нагими за стены,
Ворота ж украсить велел черепами убийц.
*кхопеш - род меча