По улице Тыко Вылко, по деревянным мосткам,
Словно по трапу шагаю, к дальним, чужим берегам.
Улица небольшая-то, с десяток домов всего,
А по богатству красок – так миру сему сродство.
Как верх торжества рябины – красно-зелёная смесь,
Будто бы Рождество уже, летом справляют здесь.
Скромником клён журится, грустно, когда один,
Верба пушит свои листья, напрасно красуясь пред ним.
Не дотянуться, не встретиться, разъединяют мостки,
Что сбили во дни былые, местные мужики.
Рубиновые кабошоны, шиповника щедрая дань,
Как благодарность за то что, к нему не тянулась длань.
Чёрной смородины гроздья, малинники – не пройдёшь,
Но всё ж соблюдая приличие, мимо себя несёшь.
Улица Тыко Вылка, художника из самояди,
Ему ль из Губы Белушьей, о Новой Земле не знати?
Он же, ещё «олешком», от батьки слыхал о чуди:
О белых руках холодных их беспристрастных судий,
Чёрной как ночь собаке, ласковой, до липучести,
Кто с ней на один останется, не избежит злой участи.
Отец рассказывал, помнится, вот ночью приходит баба,
Голая и красивая с дыханием нежным и слабым.
Каждую ночь является, и ближе, всё ближе и ближе,
Так цинга проявляется, пока ты лежишь бессилен.
Там, во пещерах у моря, кладбище этой чуди,
Белых костей человеческих валяется целая груда.
А так они, как поморы, выходят на лодках в море,
Но близкая с ними встреча, приносит лишь только горе.
По улице Тыко Вылка, пройдя словно бы по трапу,
Выходишь к железной ограде царствия эскулапов.
Здесь уже ждут рябины, берёзы, осины, дубы,
Лиственницы, конечно же, сказочной ворожбы.
Правда, никто не гуляет – скамейки уснули в тоске,
Лишь Солнце нахально блукает, в своём золотом сюртуке.
Да пруд облюбованный птицей, с бетонною глыбою пирса,
Последняя, стало быть, пристань, для ищущих компромиссов.
Ведь там, в переходе Онко…, на стенку пролита синь –
Небо и море с пирсом, мостков обрубленный клин.
Фигура серая в шортах, ждёт, когда час придёт:
Чудь сюда лодку направит, или Харон грядёт.
Тоска оплавляет ярая, всё в алый, давящий цвет,
И это, мешало кровавое, сводит мечты на нет.
Но это – если налево, а если направо пойти,
Северную деревню сможешь здесь обрести,
Сад – называемым «зимним», за вечную зелень в нём,
Книги «библиотечки», и то, что уже за окном:
Деревья, мозаика зданий, погоды скользящий настрой,
И небо, покрытое серой, такою знакомой хандрой.
Ты пленник на данное время, отпущенное тебе,
Цепляешься за приметы, захлёбываясь в мольбе.
– Господи, знаю, грешен, но милость свою яви,
Ведь я, не молю о большем, и не взываю к любви…
Надобно мне – сострадания, милости ко грехам,
Господи, уповая, свой крест поднося к устам…
Улица Тыко Вылко, я снова тобой дышу,
Осенью отрезвляющей сомненья в себе глушу.
Листья, теряя свежесть, ржавеют и падают ниц,
Чтобы увянуть вскорости, как прелести чаровниц.
Лето, ссыхаясь, тает, шепнув напоследок – пока,
Смоль асфальтовой речки, тянется днём сурка.
Дома, с замшей тёртою схожие, кажутся здесь родней,
Окна холодного пластика, смотрятся чуть веселей.
Плачет нависшее небо серой, туманною мглой,
Ныне и присно, стало быть, ею спешить домой.
Улица старого города тайной своей жива,
Айсберги многоэтажек не знают сего родства.
Снег заскрипит и оттает, снова придёт весна,
Улица Тыко Вылки – как ты порой длинна…