ночь заползает в комнату беззвучно, словно мышь,
тьма формирует образы, в которых мир туманен;
я вижу в них тебя, но ты отчаянно молчишь.
(молчание всегда страшнее адских наказаний).
к несчастью, тишина сгущаться стала толщей вод,
сквозь них нам не увидеть свет потушенного солнца
и не услышать собранный из мыслей разговор:
он оглушённых перепонок больше не коснётся,
ведь мы застряли в карцерно-пленительных телах,
укутанных бумажным слоем тонкой нежной кожи,
а в наши альвеолы литрами вода втекла,
не позволяя вынуть изнутри ни звука больше.
я наблюдаю, как ты начинаешь исчезать,
безмолвно превращаясь в дымку цвета дней сгоревших,
и, устремив свой взгляд невидимой стрелой в глаза
твои, невольно оставляю там большие бреши,
что разрастаются неумолимой пустотой,
которую и вспять не обратить и не замедлить,
но между нами пробегающий любовный ток,
силён по-прежнему, ведь был всегда до сердца въедлив.
секунды тянутся неспешно, будто чёртов год.
ты растворяешься в пространстве медленно и тихо,
а я пытаюсь выплыть – тщетно, ведь бетонность вод
сковала полностью.
вдруг слышу: что-то стало тикать...
ход стрелок разрезает плен прижатых плотно век,
я пробираюсь сквозь завесу сна, что словно панцирь.
рассвет. холодный пот рекой течёт по руслам вен.
ты через сорок дней решила молча попрощаться.