Когда Геракл возлёг на красный ад огня,
то раскалилась плоть и распахнулись вены,
и смешанная кровь Зевеса и Алкмены
по брёвнам потекла, в два голоса звеня.
Кровь матери земной, истошна и синя,
переполняла храм шипеньем терпкой пены,
а кровь отца лилась и оживляла стены
мелодией небес, как жидкая броня.
Все тяжкие труды и вся земная слава
тускнели, выходя из горестного сплава,
в котором человек, разбавлен божеством,
плотнел, и прозревал, и меж обеих родин
впервые был собой, ничтожен и свободен,
и сломан сам в себе, как в зеркале кривом.