Красная свадьба

               
У Анны было странное детство. На далёкой Вологодчине, где низкие берёзки и высокое небо, где морозные узоры со стекла сами просятся на кружева, в селе Афонино жила бабушка Настя, а с ней дочка Лида, а с Лидой её сын Володя и она, дочь Аня. Зять бабушки Насти Николай был рукастый и головастый – всё умел спроворить, никто не мог за ним в работе угнаться. Ни дать ни взять – народный умелец. Одна беда: всё время был в разъездах. Куда ни приедет, работа его уже дожидается. Сколько домов срубил, усадеб с кирпичными арками и беседками построил. А то приедет в какой-нибудь город, придёт в городскую управу – так, мол, и так, езжу, строю, нет ли для меня работы? Работа находилась. Революция да война строительству не способствовали, но всё же волка ноги кормят – и Николай Смирнов изъездил Урал, Поволжье и хотелось ему на Петербург глянуть. Строил он хорошо, и мастером был признанным. Когда семью завёл, то стал её  за собой возить. Поездят-покуролесят, а через год-два снова к бабе Насте под крыло возвращаются.

Зять был пермяком, на родине у него осталась родня. А как на Вологодчине-то очутился? Да был как-то по строительным делам на севере, там и познакомился с будущей женой Лидой: очи долу, на голове венок из кос, брови тонкой ниточкой. Глаза печальные – как посмотрит, ровно озёрной водой плеснёт. Ухажёров отвергала. Такого, как Митя, ей больше не найти, а Митя в Гражданскую погиб, вроде как его в общей могиле схоронили.
Николай Смирнов был старше Лиды лет на десять. К тому времени он вступил в ВКП(б), выполнял партийные поручения, полстраны объездил, но не было у него своего угла. И, встретив Лиду, он решил, что с такой красавицей ему хочется всю жизнь на одном месте прожить. Человеком он был решительным, с характером, а тут хоть верёвки из него вей. Начал знакомство не с Лиды, а с будущей тёщи. Приезжал, приходил, коклюшки перебирал, восхищался, всё думал, как такую красоту кружевную на дереве вырезать. О себе рассказывал. О том, что хочет к берегу прибиться. Вот Анастасия Григорьевна и присоветовала дочери на серьёзного человека обратить внимание.

В конце двадцатого года сыграли первую в районе «красную» свадьбу. Из Харовска по осени приезжали комсомолец и секретарь партячейки. Они разъяснили, что венчаться в церкви и регистрироваться  – это пережиток прошлого. Главное в жизни – любовь и дружба. Если любишь, то зачем тебе лишние бумажки, а если нет любви, то и бумажки не помогут.
 Большевик с десятилетним стажем Верхоланцев выступил в клубе перед собравшимися комсомольцами и несоюзной молодёжью. Он снял кепку и, прокашлявшись, обратился к публике, которой набилось в бывшем доме сельского  батюшки под завязку:
- Не для того мы делали революцию, товарищи, чтобы жить по поповским законам! В прошлом месяце нас собирали по обмену опытом. Товарищ Фрумкин делал доклад, как обстоят дела в передовых организациях. Так вот, сибиряки создали уже несколько комитетов  по бабраспреду.
- По баб чему? – раздался удивлённый голос.
- По тому самому, товарищи, по бабраспреду. И ничего смешного я не вижу! Если вспыхнуло желание, то нельзя его подавлять, а надо утолять.
Клим Перетягин, случайно зашедший на собрание, смачно выругался и пошёл к выходу. Девчата перешёптывались и хихикали. Парни с любопытством слушали.
- А если ребёнок получится? – выкрикнула конопатая Варька Сухинина и от смущения закрыла лицо руками.
- А ты проверь! – заржали остроумные парни.
- У тебя – не получится!
- Зря боишься, мы на тебя талон брать не будем!
Под хохот и улюлюканье расплакавшаяся Варька побежала к дверям.   
Комсомолец из района, который так и не представился, забеспокоился, что такой важный вопрос, как красная свадьба, может остаться не проработанным из-за несознательности отдельных граждан. Он решительно поднялся:
- Это вам не смехуёчки, товарищи!
Его слова потонули в хохоте. Собрание превращалось в балаган, но Верхоланцев, видимо, не впервые обсуждавший эту тему, без тени улыбки на лице сказал важные слова, всё поставившие на своё место:
- Товарищ Ленин считает, что строители новой жизни не должны жить по-старому – отстало и с предрассудками. Подумайте, какое наследие мы получили от царского режима? Должны ли мы уподобляться слюнтяям, проповедующим: «Да убоится жена мужа своего»? Нет, товарищи! Мужчина и женщина в нашем обществе будут жить по другим законам – по законам свободы, равенства и братства, товарищи! Предлагаю спеть наш гимн!

Все встали и запели: «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим. Кто был ничем, тот станет всем!». В переднем углу избы, переделанной в клуб, на том месте, где у батюшки испокон веков висели образа, было  размещено объявление: «Товарищ! Приходи в Покров 14 октября на лекцию и приводи с собой двух человек!». Ниже было приписано: «Тема: Есть ли Бог?». Молодёжь пела нестройным хором: не все выучили слова. На лицах многих то и дело мелькала ухмылка – виданное ли дело, чтобы на людей талоны вводили! 
В избе было прохладно. Поленница за оградой, заготовленная поповской семьёй не на один год,  бесследно исчезла, и каждому вменялось в обязанность приносить с собой в клуб по два полена дров. Здесь велась просветительская работа: читали лекции, обучали взрослых грамоте, разучивали песни, устраивали диспуты. Переборки в доме снесли, оставили стол и лавки. На русской печи висел самодельный плакат: «Вошь и тиф – враги социализма!». Между окнами и потолком на красном кумаче белел призыв: «Безграмотная старь, садися за букварь!».
 
Лида была на собрании. У неё было двойственное отношение к услышанному: с одной стороны, Николай уже сделал ей предложение, осталось только назначить день свадьбы; с другой, – а вдруг она не полюбит его, так что – мучайся всю жизнь? Она была не против и не за. Она видела, что Николай её любит, но не могла забыть Митю. Когда народ стал расходиться, Лида со своими сомнениями подошла к товарищам из района. Они обрадовались, что приезжали не напрасно, и стали горячо убеждать, что первая красная свадьба в районе должна быть примером для молодёжи. А когда узнали, что жених – член ВКП(б), человек взрослый и серьёзный, то и сами посерьёзнели и пообещали, что на свадьбу прибудут лично.

Свадьбу сыграли в клубе на годовщину Октября – широко и весело, жених оказался не жадным. Он привёз дрова для клуба, продуктов, вина. Семья невесты приготовила знатную стряпню и флягу браги. Было в диковинку плясать на свадьбе всей деревней, но народ понимал, что присутствует при рождении новой традиции. Представители из района сдержали слово и приехали лично, привезли новую литературу, плакаты и хорошо выступили. С ними приезжал доктор, который вкратце рассказал о правилах гигиены и об уходе за младенцами. Исполнили «Интернационал». Гости уехали, нагруженные подарками со свадебного стола. Потом свадьба продолжилась. Кричали «Горько!», ели и пили с жадностью, плясали так, что треснула печка и колыхались плакаты, вместо величальных песен пели частушки:
Цё вы, девки, не поёте –
Я старуха, да пою.
Цё вы, девки, не даёте –
Я старуха, да даю.
То и дело раздавались возгласы: «Бей мельче – собирать легче!» – разгорячившиеся гости привыкли пить вино и брагу кружками и ковшами, а тут – на тебе! – стаканы и стопки, ну и побили их немало. 
Раскрасневшиеся комсомолки шутливо набросились на гостя из соседней деревни, а он только хохотал и отбивался от них:
Коля, Коля, ты отколя?
Коля из Кабанова.
Напоили девки Колю
Из ведра поганого!
Кто-то из гостей шепнул певуньям, что жениха тоже зовут Коля, и они, заливаясь смехом, вывалились во двор.
- Ой, девки, беда, в огороде лебеда! Вы бы хоть сказали, как молодого зовут!
- Да мы сами только что узнали!

Если не считать некоторых мелочей, то всё было, как обычно, только не было венчания и бумажной волокиты. Невеста осталась на девичьей фамилии. Жених и невеста терпеливо сидели во главе стола, не глядя друг на друга, изредка вставали под пьяные выкрики «Что-то сегодня еда невкусная, горькая. Горько!» и целовались, приводя в восторг гостей. Лида думала о том, что Митя целовался слаще. Николаю, взрослому и трезвому, хотелось поскорее распробовать молодую жену, он даже несколько раз посмотрел на часы, которые благородно тикали в кармане жилета. Мать невесты, Анастасия Григорьевна, сидела с каменным лицом. Ей было дико на этой разнузданной свадьбе, она читала про себя молитвы и вспоминала проповедь неизвестно куда сосланного батюшки: «Дорога вниз широка».