В старом учебнике, грузный и полнолицый,
Весь черно-белый, как позапрошлый век,
Над "Смертью пионерки" маячил Багрицкий
И чёрно - чёрное море пело за всех,
Лишенных мощного голоса. Контрабандисты
Везли слепые копии в чемоданах.
Нам набили оскомину коммунисты.
Но мы не видели дальше цветных туманов
Новых иллюзий. На наши плюшки с вареньем
Садились осы в сверкающих вицмундирах.
Мы плохо знали все: от названий растений
До жизни, до техники побелки квартиры.
Наши электрички стучали степями
Под рассказы Бабеля, под заполошность гудка.
Мы бродили сивыми ковылями,
Споря до хрипоты о границах "пока".
Пока невозможного. Нам так много казалось.
Томик Грина, карамельный от романтизма.
Домик Грина. Паустовский. Глухая жалость
К себе и к своим забиваемым жизнью капризам.
Помню, томик Багрицкого начинался
Обращением к Дионису. Я многое помню.
Как над улицей слабый фонарь кривлялся.
Как бывало нам беспросветно и больно.
Как бывало светло и крылато. Ночами
Набегали с юга корявые тучи.
Мы раскрытыми ртами южный поток встречали
Мусоля страницы и надеясь, что будет лучше.