Слухам я по радио не верю
И пошла с подругами на спор,
Чтобы познакомиться с премьером
И взглянуть в глаза его в упор.
Он в Кремле сидит в глубинах фьорда,
В думах о державе и небрит,
В небесах парит он в мыслях гордо,
Твердый к супостату как гранит.
Посмотрел и на пол плюнул кровью,
Зная то, что дел невпроворот,
Шмыгнул носом, двинул резко бровью
И спросил: "Сейчас, который год?"
Отвечаю то, что год двадцатый,
В целом интересно стало жить,
Просто утопаем в результатах,
Делаю поэтому визит.
Как-то неспокойно на границах,
Ляхи русским больше не друзья
И врачи волнуются в больницах,
Что у них кончается кутья.
Рыбу не дают ловить мерёжей,
ФСБ, а с ними Рыбнадзор,
Нас за простаков, наверно, держат,
Патрули пуская вдоль озер.
Не кляну, не плачу и не вою,
Ковид для политики пустяк,
С песнями ходить мы любим строем,
В памяти живет еще Гулаг.
Мы живем у черта на куличках,
Там, где время сгинуло в веках,
До сих пор находим мы таблички
С номером пропавшего зека.
На меня смотрел товарищ строго,
А потом налил аперитив,
Чтобы прекратила грызть я ноготь
Да и речь мою остановить.
Объяснил дилемму о кормильцах,
Что в стране в почете честный труд,
Зажрались, в пуху, наверно, рыльца,
Из смутьянов каждый словоблуд.
Что ему в Кремле осточертело
В этот день осенний ноября,
Раз пришла, сказал он, выпьем белой
За здоровье батюшки царя.
Потому что нет у нас другого,
Кто бы был умен так и хитёр,
Чтобы я несла народу слово,
Про Кремлевский расписной шатер.