Cевастополь, Севастополь, черноморская столица,
Я не знал тебя, но сердце было жителем твоим:
Тут же все, что с колыбели и мерещится, и снится
Будущим твоим питомцам, мореходам боевым.
Сквозь горячий ветер детства, ветер юности соленый,
Мы к тебе со всех слободок, как по сговору, брели,
Чтоб взглянуть на эту славу — рвы, редуты, бастионы
И с Малахова кургана перейти на корабли.
— Все наверх! — и сразу видно: нас на палубах немало!
И ничуть не страшно хлопцам в море дедов и отцов:
Ведь под форменкой обычной бьется сердце адмирала,
В нем с напутствием былого слился будущего зов.
Широко расставив ноги на эсминце, на линкоре,
Мы ходили между синей высотой и глубиной.
Нам на суше было тесно, но в открытом настежь море
Ты манил нас издалека, Севастополь наш родной!
Разве мы забудем это: всей эскадрой в бухту входим
И, влюбленные в свой город, мы с тебя не сводим глаз:
Что слыхать на Корабельной? Как дела на Морзаводе?
А лукавые подруги с пристаней узнали нас...
Мы дышали полной грудью, в полный рост мы вырастали.
Родина! В штормах, в туманах осенял нас вымпел твой,
И в гостях у черноморцев был не зря великий Сталин:
— Есть усилить наблюденье, ждать тревоги боевой!
Били склянки. Дул все чаще ветер в боцманскую дудку,
По-дельфиньи ввысь бросалась черноморская волна.
И однажды услыхали мы особую побудку:
— К бою, море, небо, суша! С нами Сталин и страна!