Залатанная, порченная тьмой,
к тебе спустилась,
в изголовие кровати,
Сон не спугнув, в котором свет земной
накрыл надежды бесконечной благодатью,
Сливаясь с сердца сверхъестественным лучом
в один поток, безудержный и чистый...
а я
хлестнула по нему
наотмашь
сургучом,
как самая большая атеистка.
Тонул. И мырь схватилась над рукой,
ушедшей в омут в уговаривающем жесте,
об этом - как о подобных, после, до,
не рассказали в новой сводке проишествий.
Залатанную, порченную тьмой,
перемололо и стянуло вниз штыками.
И там, на дне, в пурге хмельной
все пробки* мира пахли гнилью и дрожжами.
Ох, вижу, с берега, истерзанного льдом,
исколотого вилами худого сухостоя!
Ох, чую, каждым милым сердцу позвонком -
Ты мёртвым пал, не встретив боя.
Скользнула подзастывшим мотыльком,
назойливым / коль вдруг очнулся в одночасье /
а не лежал в забытии (и наяву) ничком
на тёплом берегу страны Зеленоглазье.
Мы в ней, что миг, что час, что год -
бегут названья, но не время,
И воду тёмную, стоячую
ни в брод,
ни вплавь -
никак,
/ совсем /
не
одолеем.
*Винные