Вокзал питерской железной дороги, сквозь удушающий запах пота и пыли, с двумя баулами пробирается ничем неприметный худощавый мужчина, слившийся с безразличной толпой, шныряющей каждой по своим делам. Его морщинистое лицо выдает безграничную усталость и, кажется, уже смиренность к своей жизни в этом обществе. Быстрыми, маленькими глазами, тонувшими под грузом мешков, он покорно пытается найти свою Марию и сына.
-Ох!,-баулы тяжело опускаются на землю, и по морщинистому лбу быстро скользит изможденная рука.
-Виктор!?,-удивленно восклицает кто-то из дикой толпы, похожей на бесконечные лапы сороконожки.
Мужчина быстро и осрожно оглядывается, уворачиваясь от тел, усталость лица сменяет испуг и недоверчивость. Это действительно она, как маленький беззащитный цветок среди этой толпы, заметно потрёпанный временем. Высокая женщина, с темными волосами, уже тронутыми сединой, подошла к колонне, сжимая в руках небольшую дорожную сумку.
-Здравствуй, Алена...не ожидал тебя здесь...какими судьбами?
-Здравствуй,-с заметно наигранной сухостью отозвалась она,-решила в новую жизнь. А ты откуда, один?,-произнесла, натягивая тяжёлую улыбку на заметно постаревшем лице.
-Да нет...вот, пытаюсь Машу и Костика найти, но что-то мы размянулись...,-слегка заикаясь, ответил Виктор, смотря уже только на женщину.
-Ах, Машу, да-да, я не удивлена, вы до сих пор вместе! Как она там?
-Да вот,-сбиваясь на словах и исходя неудобными капельками пота,-по работе приходится переехать...
-Да? И куда же, если не секрет?
-В Ульяновск, на квартиру ее матери. Не знаю, как будем, совсем плохие дела с деньгами. Возможно, хоть там свезет больше.
Женщина сдержанно усмехнулась, и едва заметная улыбка скользнула по ее лицу. Помешкав считанные секунды, она небрежно отвернулась к своей сумке, и достала оттуда стопку слегка помятых купюр.
-Не нужно, Аль, ты же знаешь, что я не возьму...это абсурд...-слегка помрачнев, сказал мужчина.
-Ты не виноват в своей судьбе...хотя..-Алена выдержала паузу,-нет...забудь. Передавай привет Марии, скажи, что я буду вспоминать ее семейными вечерами,-нарисованно засмеявшись сказала она, слегка отвернувшись.
-Аль, я хотел только сказать..-начал было Виктор,
-Не нужно, прощай,-уже сухо сказала женщина,-я все понимаю.
-Но почему, подожди, почему!? Почему ты тогда ушла? Мы же любили друг друга! Неужели, ты настолько не хотела себе счастья?,-уже не выдержал мужчина.
Алена остановилась, толпа летела, задевая ее локтями и стараясь выбить сумку из тонких рук, но она будто не замечала этого. Она стояла, не замечая голосов и криков несчастного изнутри, давно обреченного на несчастья и страдания города. И только слабый, пронизанный зноем и пылью порыв ветра заметил, и смахнул своим надрывным дыханием слезу, непроизвольно скользнувшую по состарившемуся лицу женщины - жизнерадостной и счастливой Алёнки, в которой ее теперь едва ли можно было узнать. Чувства и веру которой убила женщина, приходящаяся Виктору матерью, и вечно навязывающая ему давно подысканную кандидатуру.
-Я слишком сильно хотела его тебе...,-почти шёпотом сказала Алена, и бесстрашно нырнула в самый оскал бесконечной толпы, чтобы уже не найтись в ней никогда.
-Виктор! Сколько можно ждать?! Быстро сюда! Не смей заставлять нас ждать!,-послышался громкий приказной голос грузной женщины, ровное и рыхлое лицо которой ради этих слов на несколько секунд высунулось из окна соседнего вагона,-Чтобы через минуту был здесь, и только попробуй не быть!
Виктор хотел было окликнуть Алёну, побежать за ней, не обращая больше никакого внимания ни на умерший в душе город, ни на этих обезумевших людей, ни на Марию, с ее вечными упреками и истериками, но только тяжело вздохнул, махнул рукой, и усталой, неровной походкой поплелся к вагону, варьируя между недовольными, уставшими от жизни, не менее измученным лицами. Хотелось просто умереть. Хотя бы морально, в душе, забыться, перестать жить, оставив тело на произвол лишь бесцельному, мучительному существованию. К этому он и шел, привычно расталкивая толпу и поднимаясь в облезший, пышащий сыростью и смрадом вагон.