Кто сейчас разберёт, что там было,
кто был прав там, а кто был неправ.
Всё прошло, но остались могилы
среди летних кладбищенских трав.
Там, под насыпью глинистой бурой,
без имён на гранитной плите
похоронены Квакин с Тимуром,
и Гараев, и Женин отец.
А мы, росшие в полном достатке,
бабских сплетен плетём кружева.
Мол, не всё-то у них было гладко,
мол, не всякая правда права.
На руках, мол, кровавые знаки
и безумья туман в голове.
А мальчишка, сражённый в атаке,
бездыханный лежит на траве.
И не нам эту правду порочить.
Нет у нас полномочий и прав.
Не меж нашими датами прочерк
на камнях средь кладбищенских трав.
Тяжелее компьютерной мыши
ничего не держали в руках.
Мы далёкие трубы не слышим,
мы не видим зарниц в облаках.
Наше взрощенное критиканство
не похоже на проблеск ума.
Это то, что считалось мещанством,
и тогда, и во все времена.
Выносить приговор могут судьи,
только судьями быть им должны
только те, чьи короткие судьбы
тоже плавились в тигле войны.