Моя совесть больше меня и сжирает меня изнутри, начиная с горла
Обвивает ключицы, плечи, и я лишь подобие корма.
Перемалывает все кости, оставляет на закусь голову,
кладет повыше, говорит:
"не домаренованна. не догоркла"
Моя совесть меня тяжелей и цепляет своими ростками,
Стопудовый ребёнок, вырезанный из камня,
Не подъёмная ноша, ненавидимый мною Авель,
Та, которая говорит за меня годами,
Та, которую слышат и дышат её плодами,
На меня за нею не обращая взгляд.
Наполняет мне голову ядом своих критят и критериев,
Своих правил, сомнений, схем.
Говорит, что есть закон, есть правило и удел;
Говорит,
моим голосом произнося слова,
Которыми маринуется голова.
"Ну постой, - возражаю, - ведь я же тебе не раб!
Я тебя взрастила сильней, чем нужна, сто крат -
Это так, признаю промашку. Но! Мой адовый акробат,
Ты забыл, что сила твоя - моя же.
Что ты всё ещё только плод тягучего сургуча
Моих мыслей и чувств, что мечутся и стучат
В черепной коробке без крышечки и ключа,
Строгой келье моего послушания и саботажья.
И ты можешь меня корить, надо мной давлеть,
Стиснуть пальцы на шее, рвать меня и хрипеть,
Изничтожить мне тело, слабую мою клеть -
И закончишь так же."