Пилот Пауэрс торопливо сбросил высотный комбинезон и облачился в
одежду, рекомендованную в ЦРУ специалистами по урало - сибирской зоне.
Взяв вымпел, сливаясь с местностью, он начал пробираться на юго - восток,
туда, где серела крышами деревня, окруженная со всех сторон сумрачным хвойным лесом.
Демонстрация закончилась и предвкушающий застолье, облаченный в
праздничные одежды народ начал растекаться по деревне. Первые, кто достиг
Нижней улицы, были не мало удивлены, увидев выглядывающего
из - за кустов человека в старой телогрейке и замызганной шапке - ушанке,
держащего в вытянутых руках скатерть. При ближайшем рассмотрении скатерть оказалась плакатом, на котором были изображены звездный флаг и лаконичный текст:
“Я американский гражданин. Я не сделаю вам ничего плохого. Я прошу есть и пить.”
Между этой деревней, куда только недавно провели электричество, и
ближайшей железнодорожной станцией лежало 130 километров бездорожья,
пять исправительно - трудовых лагерей были рассыпаны в тайге вокруг нее.
Откуда здесь 1 - го мая 1960 года мог взяться американский гражданин?
- Не иначе, как с неба упал, - скептически заметил кто-то.
На все вопросы зек отвечал однообразно:
- Айм э ситизен оф Ю ЭС ЭЙ.
- Айм, айм, - вздохнула одна из женщин, - Есть хочет, бедолага. Айда к нам.
Сели за стол, выпили, закусили по русскому обычаю, и уже гости было
затянули вразнобой: “Славное море, священный Байкал....”, как в деревню,
качаясь на ухабах, въехали два “газика”, из которых посыпались небритые,
усталые чекисты и, оборвав песню, повязали американца.
Ракета, которой был сбит шпион, словно стальной молот, надежно крушила
как свои, так и чужие самолеты. Эти замечательные аппараты выпускал
велосипедный завод, находящийся в городе Ч. По утрам он оглашал
окрестности хриплым гудком, будя спящих и, оповещая, что, наконец, пришло
время не только метать ракеты, но и собирать их.
На двери одной из бытовок двадцать четвертого цеха висела табличка:
"Трубогибочная. ЧПУ." Ниже таблички располагалось окошко с дверцей. На
стук дверца открывалась и появлялся поясной портрет дяди Миши Воплина, облаченный в белый колпак и халат. Покрытое щетиной лицо дяди Миши спрашивало неприветливо: "Что нада?" Это даже отдаленно не напоминало
ситуацию, описанную поэтом Пушкиным в романе "Евгений Онегин":
"... и хлебник немец аккуратный
В бумажном колпаке не раз
Уж отворял свой в а с и с д а с."
поскольку дядя Миша хлебником не был, ибо являлся человеком пьющим и
незаменимым мастером гибки труб. Через окошко дядя Миша принимал
заказы, а потом, тем же путем, выдавал готовую продукцию.
К сведению непосвященных: ракетный двигатель, по сути, состоит из
полостей и пустот, соединенных между собой множеством трубок
определенных размеров и пространственно изогнутых. (Кроме этих пустот
ничего хитрого в двигателе нет.) Все, конечно, помнят жутковатый муляж
человека с содраной кожей, стоявший в сумрачном углу кабинета биологии и
вызывающий у школьников болезненный интерес. Этот несчастный был весь
обвит синими венами и сосудами. Так же основательно обвит трубками и
ракетный двигатель.
Из трубогибочной, обычно, сочился легкий запах мочи, потому что
дядя Миша, согласно технологии, заполнял трубки расплавленной мочевиной.
Это делалось для того, чтобы тонкостенные, они не плющились во время
изгиба. Готовые, изогнутые трубки мокли в ванне с водой, которая вымывала
из них наполнитель. Свежий человек мог выдержать в комнате не более
десяти с половиной минут, однако дядя Миша утверждал, что этот запах
целебный, потому что он напоминал о курорте "Мацеста", где когда-то дядя
Миша лечил застарелый остеохондроз.
Слева от входа в комнату стоял трубогибочный станок с числовым
программным управлением (ЧПУ), а рядом с ним ЭВМ "Наири",
предназначенная для создания программ на перфоленте, проглотив которые,
станок оживал и, урча, гнул трубки, согласно заданной программе. Станок
купили за большие деньги, отправили в министерство акт о внедрении его в
производство и теперь там считалось, что все трубки на заводе гнутся при
помощи этой умной машины. Данный передовой опыт был отражен в
отраслевом информационном сборнике, где упоминался также экономический
эффект от применения станка, заключающийся в высвобождении человека и его одной трети. Но фактически никого не высвободили, дядя Миша
по-прежнему с натугой гнул трубы, а станок с ЧПУ, поработав немного, встал
и, надо полагать, надолго. Он бездействовал потому, что единственный на
заводе программист Кошкоедов пал жертвой гнусных инсинуаций Куратора.
Кошкоедов, выпускник университета двадцати лет, военно-обязанный, из
интеллигентной семьи, прибыл по распределению в город Ч., раскинувшийся
у подножья Шихана и омываемый двумя своенравными речками, одна из
которых, на его окраине, впадает в другую. Город своими домами со всех
сторон окружал Завод, как амеба своим телом окутывает какую-нибудь
питательную частицу, дающую ей жизненную энергию. На фоне бревенчатого
разнообразия "частных" построек, в центре города выделялась сплоченная
группа из двух десятков "казенных" каменных домов со всеми коммунальными
удобствами. Но эти пресловутые удобства только декларировались и
фигурировали в отчете горисполкома, а реально они не существовали. Дело в
том, что в тяжелом, скальном грунте строители не смогли проложить
глубокие траншеи для канализации, а в мелких траншеях трубы зимой рвал
мороз. Чтобы выйти из этого щекотливого положения и снабдить жильцов
необходимым, в каждом дворе построили одноэтажные кирпичные домики с
обычным для этих строений аскетичным интерьером, но зимой этот интерьер
приобретал фантастические очертания, так как дружными усилиями жильцов
там возводилась рельефная карта Гималайских гор в масштабе 1 : 10000.
Дворец культуры - огромное здание в стиле барокко, словно перенесенное
сюда из какой-нибудь европейской столицы и захламленное по российской
традиции - давлел над центром города. Посетители Дворца проходили мимо
высохшего фонтана и бронзовых вождей, причем, если Ленин в напряженной
позе, как бы перетягивал канат, то бородатый Маркс, облаченный в сапоги,
галифе и френч, стоял спокойно, как символ социалистического реализма в
искусстве.
Суетой мощного производства Завод вытягивал из своих работников
энергию и нервные клетки, но компенсировать затраченный материал
оказывалось нечем, ибо было весьма проблематично перевести заработанные
деньги в товар. В магазинах отсутствовал даже тот скупой
ассортимент, который был обычен в периферийных городках. Это объяснялось
диссонансом между потенциалом города Ч. районного
подчинения, и развивающимся в его лоне Заводом союзного значения,
как бы в теле мелкого грызуна зрел эмбрион уссурийского тигра.
Примечание автора
Я намеренно не раскрываю название этого города, несмотря на то, что сейчас в
стране бушует гласность и несколько ослабли тенеты секретности. Я осторожен.
Пусть нынешние друзья (надолго ли?) в Вашингтоне, в Тель -Авиве или в Претории
ломают себе головы, разгадывая этот ребус. Вообще, эзопов язык в духе той
отрасли, в которой тогда работал Кошкоедов. Например, ракетный двигатель там
называют "изделие". Двигатель, предназначенный для работы в космосе - "изделие три
ка", производное от аббревиатуры "ЗКА" - Земля, Космос, Атмосфера. На досужий вопрос: "Что выпускает завод, кроме велосипедов?" Рекомендовалось отвечать: "Ректификационные колонны."
Кошкоедов любил бывать в городской библиотеке, расположенной на
втором этаже Дворца культуры. Читателей здесь было всегда мало, что
объяснялось специфическим укладом жизни местного населения, которое
предпочитало физическую пищу духовной, так как вынуждено было постоянно
трудиться в две смены - утром на Заводе, крепить оборонное могущество,
а вечером бороться за пропитание на приусадебных участках и хлевах.
В библиотеке стояли уютные кресла и приятно пахло фолиантами. Кроме того
здесь хранилось много редкостных книг из фонда библиотеки Брянского
завода Артиллерийского ведомства Его Императорского Величества,
эвакуированного в город Ч. в 1914 году.
Это были тома в тисненных золотом картонных переплетах со страницами,
испещренными старинной орфографией. Кошкоедов представлял себе, как по
этим страницам пробегали пальчики гимназисток или их читали инженеры в
форменных тужурках, а может быть, офицеры с эполетами на плечах,
вообщем, гордые люди употреблявшие давно забытые слова, такие как "сударь", "милостивый государь" и "статисфакция".
Конечно, Кошкоедов занимался стихосложением, впервые попав на большой завод, вместо лирики, он начал писать стихи на производственную тему. Зайдя как-то в перерыве в заводскую кузницу, он так увлекся наблюдением за процессом свободной ковки, что опоздал в столовую похлебать дежурный гороховый суп. В дымном полумраке кузницы паровой молот, постанывая и грохоча, тискал малиновую поковку, деформирующуюся в его объятиях наподобие пластилина. Кошкоедов вернулся к себе в трубогибочную и натощак, под давлением чувств, сочинил опус, который был опубликован в заводской многотиражке:
Мне не нужен балет,
о нет!
Уж такая кругом работа,
та же грация, а билет
черный пропуск с наклеенным
фото.
Кузница, ясно, не сцена.
Лязг железа не гром оваций
и совсем другие расценки
у горячей этой грации.
Парни, словно балетмейстеры,
их движенья легки и точны,
разворачивают вместе
трехпудовые брусочки.
и так далее, еще двенадцать строк.
Когда Кошкоедов прочитал это стихотворение библиотекарю Эмме
Лазаревне, пожилой даме с седой башенкой на голове (казалось, что она сама
прежде принадлежала ведомству Его Императорского Величества)
Эмма Лазаревна молча начала перебирать на столе какие-то журналы. "Приму
похвалу, - подумал Кошкоедов, скромно потупив очи долу, - мощная рифма."
Но Эмма Лазаревна, чуть волнуясь, заговорила совсем о другом:
- Вы, молодой человек с такой тонкой душевной организацией,
как же можете отрицать балет. Единственное искусство, которое у
нас еще не запачкано, не искажено... еще во многом сохранена
трактовка Петипа.... Вы, наверное, слышали строки:
"...Зато мы делаем ракеты,
перекрываем Енисей,
ну, а в области балета
мы впереди планеты всей...."
Кстати, балетмейстер за кулисами, а на сцене балерина или балерун,
это у них легкие и точные движения....
- Поэт - сказала Нина Бахарева, пронзая Кошкоедова синим
светом своих комсомольских глаз, - почему ты не борешься
за звание ударника Коммунистического труда?
- Я не знаю, как бороться? - ответил Кошкоедов.
- Для этого не нужно кончать университет, - с ехидцей заметила Нина,
- Просто берешь лист бумаги и пишешь:
"Я - имя рек - борясь за звание ударника Коммунистического труда
обязуюсь...."
- Что? - спросил Кошкоедов.
- А вот что, - ответила Нина, - например:
- не опаздывать на смену;
- не допускать брак в работе;
- повышать свой профессиональный уровень....
-Не выносить с завода материалы и комплектующие, - подсказал басом
Федя Хромов.
- Хороший пункт, - похвалила Нина.
- Но я все это выполняю без обязательств, - возразил Кошкоедов.
- Ох и трудно с тобой, - вздохнула Нина, - Ты какой-то политически
отсталый, ты тянешь назад, снижаешь процент ударников в
коллективе. Бери пример... ну хотя бы с Федора.
- Есть. - Кошкоедов вскинул ладонь к виску.
Но вскоре выяснилось, что ударник Коммунистического труда Федор
Хромов, выполняя свои идивидуальные обязательства, забыл об христианских
заповедях и... попался.
Даже ночью Иван Савельевич Мозоль, уклоняясь от выполнения
супружеских обязанностей, размышлял о производственной проблеме.
Прикрыв настольную лампу жениной шалью, он в ночной тишине чертил какие-то схемы. Небесные тела равнодушно взирали сквозь окно
на творческие муки Ивана Савельевича и не подозревали, что здесь
поставлена на карту честь лучшего рационализатора Завода. Проблема
являлась узким местом контроля качества сварных швов, "расшить" которое он
обещал (черт его дернул) на собрании партхозактива. Кроме того, оформленное
рацпредложение сулило, по внедрению, неплохой гонорар.
Решение пришло утром, в кухне, совершенно неожиданно, когда на
риторический вопрос раздраженной супруги: "Есть ли в доме мужчина?"-
Иван Савельевич ответил действием, то есть начал быстро прочищать
тросом колено засорившейся канализации.
"Капсулу с радиоактивным изотопом следует поместить в трубку, изогнутую
по радиусу и ввести оную в канал турбонасосного агрегата.
Снаружи шов, как обычно, обложи светочувствительной бумагой."- просипел
внутренний голос.
Дождавшись конца смены, чтобы никто не мешал, Иван Савельевич
подошел к стоящему на стапеле посередине цеха двигателю и произвел
все операции, как было задумано. Далее следовал процесс экспозиции
светочувствительной бумаги. Иван Савельевич, посмотрев на свой хронометр,
побежал ставить кастрюлю с картошкой на крышку муфельной печи. Дело
делом, а об ужине забывать не след.
Тем временем, окончив смену, Федя Хромов не спеша шел к выходу.
В этот поздний час цех был пустынен и тих, в его перспективу, как
опрокинутые рюмки, уходили стоящие на стапелях полусобранные двигатели. Еще не покинув завод, Федя с удовольствием переключил
мыслительный процесс на свои домашние заботы. Он строился. Вместе
с шурином поставил дом, теперь оставалось соорудить хлев и теплицу.
Силы были, было и умение, но подрезал дефицит. Из-за каждого десятка
гвоздей, бревна или доски приходилось суетиться, кланяться, переплачивать.
Выручал завод, правда, уже две недели, как Федя постился - ничего не
выносил, но если попадалось что-нибудь стоящее, бесхозное, то Федя, скрывая
в штанах, под рубашкой или пиджаком, виртуозно проносил это через
проходную. Шагая по цеху, он увидел аппетитную нержавеющую трубку,
почему-то торчащую из горла турбонасосного агрегата и, словно специально,
согнутую по радиусу для крыши его теплицы. Федя, как пойнтер сделал
стойку, быстро осмотрелся кругом, и извлек трубку. Профессиональным
движением он ловко пропустил ее в штанину так, что один конец трубки
уперся в подошву, а другой - в подмышку. Косолапя не сгибающейся правой
ногой, Федя заковылял к выходу.
Поставив вариться картошку, Иван Савельевич, как спринтер с низкого
старта, рванул обратно снимать засвеченную фотобумагу.
Подбегая к двигателю, он увидел, что трубка исчезла. Волосы зашевелились на затылке Ивана Савельевича, внутренний голос в панике
заорал: "Полундра! Изотоп сперли! Радиация!"
Но Иван Савельевич заставил себя спокойно осмотреть место происшествия.
Трубка сама уйти не могла, следовательно, ее унесли, но в цеху уже никого
не было, значит, ее пронесли через цеховую проходную. Иван Савельевич подбежал к вахтеру:
- Михалыч.... бдительный ты наш, скажи кто выходил из цеха за
последние три минуты, - умоляющим тоном спросил запыхавшийся
Иван Савельевич.
- Вроде Федька Хромов шел последний, - чуть подумав ответил Михалыч.
- Ты что-нибудь подозрительное заметил?
- Нет. Трезвый он был... Да, хромал сильно. Коленку, говорит,
зашиб, правая нога не сгибается. В больницу, говорит, иду, к
терапевту.
- Какой терапевт? - вскричал Иван Савельевич, - Уже двенадцать часов
ночи. В штаны он себе затолкал трубку, идиот, вот что.
- Ты не обзывайся "идиотом", - обиделся Михалыч, хватаясь якобы
за наган, - Я Финскую прошел, Отечественную хотел....
- Да не тебя я. Федька - идиот. Побегу за ним, - Иван Савельевич
скрылся в темноте заводского двора.
Примечание автора
Несун мелкий, сумчатый, пользующийся симпатией автора, относится к отряду
грызунов ( не путать с несунами крупными, вывозящими - те хищники).
Несун мелкий изобретателен и проворен. Как-то, работая на мясокомбинате, автор
обратил внимание, что бригадир Петрович с излишней дотошностью потрошит отделенную от туши грудную клетку коровы.
- Жилет говяжий, - кивнув на дело своих рук, пояснил Петрович.
-Рулет? - переспросил автор, тогда еще зеленый неофит, которого мясокомбинат
слегка оглушил и притупил сенсорные способности.
- Жилет, - повторил Петрович, вырезая в ребрах отверстия. Затем он продел туда
руки и грудная клетка коровы плотно облекла его торс. Накинув сверху просторный плащ - реглан и надвинув на бессовестные глаза козырек кепки - восьмиклинки,
Петрович уверенно протаранил проходную.
В тот час, когда Федя Хромов своими брюками неудачно затралил
трубку с радиоактивным изотопом, Кошкоедов смотрел телевизор.
Транслировалось событие мирового, исторического значения - высадка
американских астронавтов на поверхность Луны. Сирано де Бержерак,
Жюль Верн, Циолковский писали об этом и вот - свершилось.
Американская техника оказалась во всех смыслах на высоте. Кошкоедова
распирали чувства, хотелось с кем-нибудь поделиться своими впечатлениями,
но рядом никого не было. Баба Луша, у которой он снимал комнату,
помолившись на иконку отошла ко сну, да, наверное, уже вся улица спала,
потрудившись на трудовых нивах за свой хлеб насущный.
Кошкоедов уселся за стол, задумался, покусывая авторучку, а затем
вдохновенно начал письмо: "Господин посол!..."
Ефросинья Петровна Меганошина не торопясь сортировала поступившие на почту немногочисленные письма и думала о своем, но тут ее внимание привлек конверт, на котором четким стремительным почерком было написано:
Москва,
Посольство Соединенных Штатов Америки,
Послу.
......ская область,
город Ч.,
ул. Коммунистическая, 4,
Лукерье П. Коваль
(для Кошкоедова).
Работая более двадцати лет на почте, еще школьницей ей довелось сортировать солдатские треугольники, Ефросинья Петровна впервые видела письмо адресованное послу, причем агрессивной державы.
Устная инструкция гласила: задерживать и передавать все письма от
частных лиц, как не внушающих доверие, адресованные в ЦК КПСС,
в Совмин, в Генеральную прокуратуру, в посольства иностранных
государств, заграницу. Ефросинья Петровна двумя пальцами, брезгливо
подала письмо заведующей и многозначительно кашлянула. Заведующая
поверх очков сурово посмотрела на адрес, произнесла: "Ага!" и выдвинула ящик своего стола, куда Ефросинья Петровна уронила письмо и
инстинктивно вытерла пальцы об юбку. Через два дня письмо оказалось в портфеле Куратора Завода.
- У меня два ЧП, Алексей Алексаныч, - сообщил Куратор, входя в
кабинет начальника, узкую серую комнату с портретом железного
Феликса на стене, расположенную на четвертом этаже областного Управления,
- Первое - попытка передачи информации гражданину иностранного государства. Фигурант - Кошкоедов, второе....
- Этот... Кошкоедов, - перебил начальник, - он что, местный диссидент?
- Нет, диссидент там другой, отставной майор Чернов, - ответил Куратор.
Каждое воскресное утро у пивного киоска, стоящего на маленьком, грязном рынке города Ч., появлялся бодрый майор Чернов и, обращаясь к очереди жаждущих, зычным командирским голосом провозглашал:
- Товарищи алкоголики, теснее сплачивайте свои ряды не вокруг этого
киоска, а вокруг Коммунистической партии Советского Союза! Кто
последний?
Это слышал сам Куратор, который под видом рядового пьющего гражданина
втерся в очередь с трехлитровой банкой в авоське и вяленой рыбиной в
кармане. Призыв, вообще, был правильный, но неуместный, что позволило
Куратору отнести бывшего майора Чернова в категорию диссидентов.
Враждебный трудовому народу элемент подразделялся на следующие
категории: болтуны, диссиденты, инициативники, завербованные, резиденты.
Первые две категории Куратор уже выявил среди своих подопечных.
Кошкоедов был, по его мнению, инициативник, то есть сам предлагал
информацию вероятностному противнику, таким образом, налицо активная
работа Куратора с постоянно повышающейся эффективностью.
- Значит инициативник, - подытожил начальник.
- Похоже на то, - сказал Куратор, - передавая злополучное письмо.
"Господин посол!
Позвольте мне в стихотворной форме выразить восхищение экипажем
"Аполлона - 11...."
Начальник удивленно поднял брови, посмотрел на Куратора и снова
углубился в чтение. Далее следовали обещанные дифирамбы, а ниже
Кошкоедов мимоходом описывал, как напряженно работает Завод, пытаясь
вытянуть космическую программу....
Но вопреки стараниям
мы отстаем пока,
готовя к испытаниям
"изделие три ка".
В заключении Кошкоедов призывал прекратить гонку и объединить усилия
двух стран в научном освоении космического пространства, а то...
Ведь наш суровый гегемон,
что утром пьет рассол,
силен в спортивном беге он
к иным мирам, посол.
Мчась босиком, он без затей,
пружиня, словно барс,
оставит сзади Ю ЭС ЭЙ,
стремясь вперед, на Марс.
- Но, что он сообщает существенного? - разочарованно хлопнул
начальник ладонью по листку.
- Как что? Он пишет, что завод выпускает ракетные двигатели для
космоса, а не "ректификационные колонны", как это предписано
циркуляром 2/56.
- Нет, как хочешь, но он не подходит под категорию
инициативников, - заключил начальник.
- Может быть, внести его в подкатегорию потенциальных
инициативников, - вкрадчиво с надеждой в голосе спросил Куратор.
- Это что то новое, - сказал начальник, - А впрочем.... Как его
характеризуют на производстве?
- Молодой специалист, работает хорошо, но политически незрел,
восторжен, преклоняется перед Западом.
- Да, это видно из письма, - задумчиво произнес начальник.
- Может быть его удалить с завода? - спросил Куратор.
- Как это сделать, он молодой специалист.
- Через военкомат призвать в армию на два года, как офицера
запаса.
- Ловко, - сказал начальник, - Пусть послужит. Что у тебя еще?
- Попытка хищения радиоактивного изотопа, - ответил Куратор.
- Попытка? Значит пресекли. Кто?
- Вохр.
- Это не наше. Это дело администрации или милиции.
- Но объект то наш, секретный, - позволил себе возразить Куратор.
- Хорошо. Как это произошло?
Куратор вкратце рассказал о происшествии.
- Как реагировала администрация? - спросил начальник.
- Дело закрыли, ведь парень сам себя наказал.
- Доворовался, молодец - не работает конец, - усмехнулся начальник.
Куратор cмущенно хихикнул в кулак.
- Куда письмо? - спросил он.
- Письмо? Вот что. Отнеси на почту, но копию в ящик, дай номер
входящий.
Куратор удивленно посмотрел на начальника.
- Пусть знают, что у нас поэты делают ракеты. Что это я вдруг
рифмой заговорил, - удивился начальник.
- Зараза, Алексей Алексаныч, - доверительным тоном сказал
Куратор, - пол-России выражается рифмой.
- А я думал, матюками.
- И матюками тоже.
После того, как Кошкоедова забрали в армию, осиротевшие трубогибочный
станок и его супруга ЭВМ "Наири" от невостребованности впали в
прострацию, постепенно покрываясь траурным слоем пыли. Любопытным,
которые, прослышав об этом чуде техники, приходили посмотреть на него, дядя Миша пояснял:
- Не работает. Программы ему нужно менять. Вот нас в молодости
запрограммировали на пятьсот грамм ежедневно....
- Сто пятьдесят,- поправлял кто-нибудь из присутствующих.
- Ну сто пятьдесят, - благодушно соглашался дядя Миша, - так до
сих пор выполняем шестую пятилетку.
Через три месяца полевая почта доставила Нине Бахаревой письмо из далекого Туркменистана. Письмо пахло сложно - соляркой и дынями, оно заканчивалось так:
....будь веселой, Нинок. Я спешу,
я сегодня дежурный по роте,
я письмо тебе ночью пишу
и рисунок на обороте.
P.S. Пол дня на солнце протрубя,
все ожидают сон и ужин,
а ужин мне совсем не нужен,
нужны мне письма от тебя.
Нина проплакала всю ночь, согревая у себя на груди фотографию Кошкоедова.