Из города, о коем говорить
нет больше смысла, вырвалась царица
в садах Киприды бренности моей.
И ладно бы провинция была
конечной целью дерзкого побега:
деревья, обреченные влачить
забвенья тяжкий груз стеной безмолвья
земную окружают глухомань,
вторгаются на частные владенья
отсутствующих собственников, – на
забытой богом тверди несть числа
количеству ветвистых одиночеств;
им хочется, деревьям, говорить
(шептать слова заветные друг другу);
моя царица внемлет их мольбам,
и переводит древние посланья
на свой нечеловеческий язык.
Деревья, промедленья сторонясь,
бегут к реке, но подвиг Марафона
им чужд.
Река извечно мнёт бока
забвением протоптанного брега.
Когда-то здесь и жители небес,
устав от шума собственных пиров,
перипетий коварных не желая
под игом неустанных перепитий,
уединялись.
И ловили рыбу.
Здесь вспоминал, рыдая, кифаред
возлюбленную.
Плакала кифара.
Внимала грустной музыке река
и относила звуки к дальним рощам;
с тех самых пор деревья говорить
желают о своем.
Моя царица
заслушалась, о прочем позабыв.
Она не помнит прежней цитадели.
Никто за ней не бросился вослед,
не удержал.
Наёмники, рабы,
советники, желая перед нею
прогнуться, не заслуживали слов.
Она молчала в городе, как рыба,
и тихо покрывалась чешуёй.
Бессмыслица топталась у дверей.
Я посылал ей письма неустанно,
где предлагал диверсию – побег.
И вот в заветный час под сенью ночи
всё было решено. Мой Росинант
жевал траву под мраморной террасой,
и спущенной веревки не страшась,
не ведал, что всё царство за коня
царицей было отдано в порыве
на волю случая.
И вот она одна.
Река несет к чертям обрывки света.
Деревья.
Невозможность устоять.
Присесть бы,
но, увы, не производит
природа пней собственноручно.
Нет,
ни одного здесь пня.
И не присесть.
Но я пришлю царице одинокой
топор. Топор важнее, чем слова.
Слова есть пыль, которая садится
на то, что мне сподручнее назвать –
душою.
Верит, глупая, всему.
Её б послушать пламенные речи!
Когда-нибудь и я покину свой
микрорайон, – и, может быть, сумею
найти себя, царицу и свободу,
да посмотрю, как женщина выходит
на берег из воды журчащей Леты
и как с неё нисходит чешуя.