Постой, погоди, останься, не уходи.
Я останусь. Я здесь, не бойся.
Нет, лучше уйди, с тобой скучно. Но без тебя страшно.
Постепенно идет угасание, насыщение, пресыщение богом, ты уже не в дефиците, тебя много, с избытком. Кто-то нужен как что-то — лишь, когда его нет.
Билайн не забывает меня, шлет сообщения, падает снег, крошево белых таблеток для излечения лета. Это как радость от излеченного геморроя — на душе хорошо, а поделиться не с кем.
Ложки уложены в ложки, это что-нибудь значит. Но вот положили отдельно, их тайный смысл исчез. Исчезну и я. Мне не удастся сварить шоколад. Карьера ума завершается великим презрением к людям, думаешь: это животные, очеловеченные ими самими. Всё какая-то скука, какие-то тести и тёщи. Мне, зрячему, заячьему, хочется выть от власти слепых надо мной и плыть вместе с дедом в Незнаемое.
Струи денег стекаются в тихие омуты золота. Пепел теней скользит по суглинку и сбегает в трещины на тропе у окопа. Облака выплетают алмазное «Аллилуйя». Натянутой пленкой трепещет полиэтиленовый дождь. Поцелуи медленно оседают в смолу. Душистые цветы увядают, не зная о смерти, кристаллы, кораллы, камни, блистательная вода смачивают одиночество без меня. Я сегодня в гостях, я тихо молчу, повторяя очертания стула. Сегодня здесь как всегда умирают медленно, быстро скользя языком по истаявшему смыслу. Мы собираемся здесь, мы разбираемся здесь. Иногда так бывает — снится мысль, а потом понимаешь, — ее смысл приснился.
Жгли дубовые листья и ветки, пекли мясо, о чем говорили — не помню. Осенний дым с детства говорит о важном, впрочем, как показала жизнь, неважном. В политику нас не впустили, впрочем, не пригласили, да и что там, собственно, делать-то?
Рослое мое дерево не помнит меня, оно никого не помнит. Гулкий лес прострелян охотником. Ледяной остров прозрачно летит в лесном воздухе. Сухая холодная осень просеки.
Словарный запас любви, запас суффиксов и приставок, сухофруктов и абрикосовых косточек надо было учить наизусть. Но в юности это кажется несовременным. Странно, если матери хотят счастья для дочерей, горе становится модным. Вплоть до самоубийства.
Лунный листопад выстлал черную нефть реки. Ты любуешься самим собой, любующимся лунной дорожкой. Потом опять весеннее отопление оттает капли капели. Мы возвращаемся в землю, дух возвращается в прах.
Мерцание движется через гирлянды серебряных колокольчиков. Посудный шкаф беспокоится о легком землетрясении. Кольца Сатурна сделаны из триллионов хрустальных бокалов, иногда они сталкиваются, и по кольцам проходит звон.
Со временем понимаешь, всё это только игры, внутри игры страшно, вне игры скучно. Человек человеку друг, волк, барин, печенье «Виктория Нуланд».
Последние фонари гаснут, слышны шаги когнитивного диссонанса, астральная рефлексия колет, как в постели с битым стеклом. Слышен шум проезжавшего Ницше, обливавшего тротуары выплесками затвердевающего налету бетона. Инертные роботы шпарят ответы по шпаргалкам нейронных программ. В пространстве вероятностей пророк Иаков будет связным Христа в номерной Вселенной, чтобы выплавлять сталь из стабильности и громоздить конструкции. Душа изгоняет дух лжи во имя божественной металлургии.
Не бойся, ты станешь ребенком, это лишь отдых здравого смысла от тяжкой работы во имя не наступившего завтра.