У ОКНА
(поэма - мистерия)
I.
Хмурый дождь.
Хмурое, серое небо
Низкое, злое нависло,
Будто лохматая шкура.
Голые ветви деревьев
Эту царапают шкуру.
Ветви, корявые пальцы,
Дергают мокрую шкуру.
Мокрая шкура встряхнется,
Мелкими брызгами сыпнув
В грязную серую землю.
Это час сумерек. Город
Ждет появления ночи.
Здания – мрачные кубы,
Цивилизации чудо,
Чем-то похожи на соты.
Каждой семье по ячейке
С газом, водою и паром
(Пред идеалом берлоги,
Братья, склонимся в восторге).
Улицы – это ущелья,
Где темнота так сгустилась.
Что превращается в студень,
В черную липкую массу.
миг засосет и поглотит
Эта амеба. В ущельях
Смирно она караулит
Редкую робкую жертву.
Люди, как будто, боятся
Этого сонного царства.
Тьма – это крысы стихия,
Мерзкого гада и жабы.
Люди же темень не любят.
Люди стремятся быстрее
Теплых убежищ достигнуть,
В желтом мучительном свете
Мелким заботам предаться.
Вижу, торопятся люди,
Руки засунув в карманы,
Будто нахохлившись, быстро
Темные щели минуют.
Приходит ночь.
Неба лохматую шкуру
Видимо черною грязью
Залили глупые боги.
Падают мелкие капли
В черную жирную землю.
Множатся черные лужи,
Будто прорвались коросты
И гнойники обнажились.
В них фонари отразились
Мутными бликами. Вечер
В ночь переходит. Как жалок
Свет фонарей этих тусклых.
Тьмы не разгонят, лишь сумрак
Четче они оттеняют.
Фантазмы
В город приходят туманы,
Верные спутники Мрака.
Дождь прекратился. Густою,
Белой, холодной рукою
Язвы стального гиганта
Мрачный туман прикрывает.
Все, наконец, замирает,
Все забывается тяжким,
Долгим, мучительным бредом.
Взвизгнет в тумане калитка,
Охнут в тумане запоры,
Крякнут в тумане замки.
Снова все тихо. Надолго
Все здесь заснуло? Навечно?
Желтой изжевано ржою,
В прах разлетится железо,
И в ядовитом тумане
Дерево гнить будет. В рыхлой
Серой, беспомощной массе
Все растворится, потонет.
Только и будет, что Темень.
Жутким пронзительным смехом
Темень утробу наполнит.
Этого дикого смеха
Уж не услышит никто…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я помню небо голубое
(Нет, это было не во сне).
И волны вешнего прибоя.
И гимны певшие весне
Поэты…
Я помню розовое утро,
Сиреней легкий аромат.
Все было ясно, светло, мудро.
Одели вешний свой наряд
Березы…
Я помню счастье молодых.
Далеких звезд призывный гомон.
Луной посеребренный дым
Безумным ароматом полон
Черемух…
Нам даль казалась, так близка.
Все не свершенное свершится
И нашей воле покорится
Лазурной вечности река.
Но вот!
Пришла Серость.
Привела слуг своих:
Зависть,
Злобу,
Корысть,
Лесть,
Ложь,
Жадность,
Хитрость,
Предательство,
Подлость,
Коварство,
Цинизм,
Жестокость.
Верные слуги Серости
Людей превратили в скотов.
А кто не хотел превращаться,
Того ожидали
Костры,
Гильотины,
Дыбы,
Виселицы,
Топоры,
Яд,
Пули,
Газовые камеры,
Атомные бомбы.
… и наступила Тьма.
… и все поэты
в свои далекие миры
ушли…
II.
В стране грез
Ушел и я.
Построил замок из самых ярких снов
и жил там много лет.
В саду моем слагал я песни
и пел я о цветах душистых и зефирах.
И было все моей подвластно воле.
Я камни в розы превращал,
свет лунный – в серебро.
Я наслаждался мирной жизнью и тишиной.
Но вскоре осело чувство горькое на сердце,
тоска по Родине меня не покидала.
Ведь мир мой был – лишь сон.
За эти несчетные года
ни с кем и словом я не перемолвился.
И вот, покинув замок,
Ушел я в прежний мир…
Мираж
«… большая пустыня. И желтый, скрипящий
Песок у меня на зубах,
А в сердце закрался большой, леденящий
И всепобеждающий страх.
Бреду я по этой бескрайней пустыне
Которые сутки подряд.
То солнце потоком безжалостным хлынет,
То звезды из мрака глядят.
Куда я бреду? Я не помню. Не знаю.
Я только бреду и бреду.
Я в поддень от яростной жажды сгораю,
А полночь сгораю в бреду.
О, долго спасенья просил я у бога,
Но он равнодушен к мольбам.
Я понял, что жизни осталось немного,
Уж крылья разверзла Судьба.
Но встану сегодня и сделаю все же
Еще хоть десяток шагов.
Но что это? Где я? Вон пальмы… О, боже!
И горы. Сверканье снегов.
Откуда то шорохи, вздохи и всплески.
По камням журчит ручеек.
А дальше – родные мои перелески,
И в поле родной василек.
А там вон, у речки, родная деревня,
Там слышатся крики людей.
И дуб мой. Все так же могучий и древний,
Коряжистый дуб – чародей…»
… поднялся ветер и из состраданья
песком засыпал тело путника.
Потом зашелестел по листьям пальм
и стал старательно дуть на ручей
и засыпать его песком.
Потом исчезла и пустыня…
И я опять воскрес.
И что же я увидел?
Осенний дождик,
сумерки сырые,
холодный мрак.
Плач души
От бездны черной и враждебной
Бежать куда?
Над сердца раною щемящей
Горит звезда.
А я, забытый богом странник,
Между миров.
Я возвратился в край реальный,
Но кандалов
Я не могу стерпеть. Не раб я –
Жива душа.
Хочу, как прежде, полной грудью
Дышать. Дышать!
III.
Alarm! Тревога!
Жизни чужды чары тленья.
Не погибла воля к жизни.
Не покой, не сон – тревога,
Ожидание чего-то,
Что должно случиться вскоре
Наполняет царство мрака.
Это резкий проблеск света,
В узких, сумрачных проулках.
Где-то слышен тихий шорох,
Где-то слышен тихий ропот.
Это значит, что не умер
Дух привязанности к свету.
Свет и Правда копят силы.
Мир теней насторожился.
Перед бурей так бывает.
По лазури небосвода
Наползает грозно туча
Темно-синяя. И солнце
Вдруг поблекнет, тучей скрыто.
Замолкает легкий ветер,
И внезапной тишиною
Все придавлено бывает.
Умолкает в ожиданье
Целый мир. Текут мгновенья.
Тишина царит над миром.
В ней сплелось и ожиданье
Гибели. И жажда жизни.
Всё готово к смертной схватке.
Барс пружинит крепкий мускул.
Ястреб складывает крылья,
Камнем ринуться готовый.
На курке застыли пальцы.
Пред броском застыла кобра.
Крепче меч рука сжимает.
Остается лишь секунда…
… вскрикнет звонкою струною
Гром. И молния вонзится
В землю огненной стрелою.
Клич
Все, кто хочет жить,
Все, кто любит жизнь,
Встаньте!
Мы прогоним тьму,
Мы прогоним мрак,
Дружно!
Сердце зажигай
Жаркою звездой,
Ярко!
С нами будет Свет,
Поднимайте стяг,
Выше!
Это будет бой,
Наш последний бой,
Грядет!
Стройтесь и вперед,
На победу Тьмы,
Смело!
Все, кто хочет жить,
Все, кто любит жизнь,
Встаньте!
Зарницы
Ветер тучи гонит.
Выйду на крыльцо.
Слышу, ветер воет,
Бьет в лицо.
Рвет на части темень ветер.
Встанет день и свеж, и светел.
Я верю, в сумрачном краю
Наступит утро золотое.
Но наступленье утра будет
Кровавой тьмой преграждено.
Тогда великое сраженье
Добра и Зла наступит.
И будет тяжкий бой.
Все, что нечисто и недобро,
Все, что ко мраку тяготеет,
Под черный встанет стяг.
И над несметною ордою
Взовьется страшный вой,
И хрип, и лязганье металла,
И визг, и дым, и смрад.
Покатится лавина ночи!
Покажется библейский ад
Невинным раем. Ведь это бой.
Последний бой Добра и Света
Со тьмой и Злом.
Готовы на любые жертвы,
Восстанем мы.
И с нами будет все, что Свету
Всего милей.
Разрушим тюрьмы и на волю
Рабов отпустим мы и наши братья
За нами в бой пойдут.
Тесней ряды сплотим мы.
Вот Свет и Тьма
Столкнутся. В страшном единенье
Пребудут миг
И станет ясно, что победили мы.
Тьма уползет к себе на запад,
А в небесах
Огнем великим запылает
Кровавая заря.
Потом придет могучий ветер,
Весь хлам и тлен
С земли он выдует
И семя
В земле взойдет.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Эпилог
Утром в окошко я глянул.
Снегом равнина покрыта.
Небо лазурно и ясно.
Солнце играет лучами.
Так продолжается жизнь.
январь 1970 (ред. декабрь 2005)
РОЗОВЫЕ ПОДСНЕЖНИКИ
(мистическая поэма)
I. Монологи полубога
1.
Вокруг живет большой и шумный мир,
А я хожу, как в серой пустоте.
Смотрю на все, как будто сквозь стекло,
Все вижу, но коснуться не могу.
Рука встречает
Холодную, незримую поверхность.
Оглянешься назад, а там лишь только сны,
Беззвучные, прозрачные виденья.
Я их люблю, они плоды
Моей фантазии, бескрайней и свободной.
Наивный, вечный сон…
Но есть такая грань,
Которая ведет в различные пределы.
Мир иллюзорный человеку чужд,
А мир реальный, грубый и жестокий,
Как море. Пенятся валы и с ревом
падают на берег…
Я знаю все. С моей вершины
Мне видно многое. Рождаются столицы.
Достигнув пика славы, гибнут от чумы,
Жестоких варваров, природных катаклизмов.
Могучие владыки покоряют
Себе подобных маленьких людей,
Потом владык сжигают на кострах
И алый отсвет пламени
В моей играет келье.
Там нет гармонии,
Там вечное движение и хаос.
Да, это странный мир!
В его борьбе и крови, смятении и боли
Такой священный ужас есть и наслажденье,
Которого коснувшись,
Моя б душа сгорела.
В коловращенье жизни человек –
Ничтожная пылинка.
И пусть он мнит себя всезнающим титаном
И всемогущим чародеем –
Он ничтожен.
И тем ничтожнее, чем кажется мудрей.
Но человек рожден был здесь.
Его стихия –
Сей страшный мир. Напрасно
Скорлупкою удовольствий он укрылся:
Большими городами,
Ночными казино и барами,
Курортами лазурных побережий,
Валютными счетами и яхтами.
Из этой вот скорлупки
Кричит несчастный о своем величье.
Но вспыхнет Огнь, расколется скорлупка
И разлетится в прах…
2.
Ну что ж,
Опять в большую шкуру
Оденется дикарь.
И лишь тогда, с Природой слившись,
И став ее частицей органичной,
Он обретет гармонию и мудрость инстинктов.
Но повторится вновь цивилизации спираль.
И так без счета, раз за разом…
3.
Из темных и суровых стран
Пришел к нам ветер Черный.
Завыла вьюга, и холодный снег
Укрыл еще вчера нагретые асфальты,
Доселе жившую траву убив.
Наутро было солнце ярким
И небо синим. Такая синева
Почти что нереальна.
Несказанная глубина и высь.
Как будто небо раздалось, раздвинулось
И ввысь ушло.
Но синева была
Лишь мертвой иллюстрацией
Трагедии, вчера произошедшей.
Погибли бабочки. В дыханье снега
Их крылышки совсем заледенели.
Цветы, те, что готовы были
Продолжать цветенье,
Покрыты мертвой чернотой.
Влюбленные, которые цветы те
Должны были подругам подарить,
Их не подарят.
А значит, будет меньше встреч
И чья-нибудь любовь
Умрет вот так же, как умирали бабочки.
4.
Что жизнь и смерть?
И что судьба?
В одном из снов,
Что мне приходят долгими ночами,
Я вижу небо, алое, как кровь,
Я вижу пашню, которую возделал
В больших трудах.
Я вижу всадников, ко мне летящих с криком.
Я слышу свист стрелы,
Той, что меня сразила.
Я чувствую вину перед супругой
И малыми детьми за то,
Что не успел меча я обнажить.
А дальше – пустота…
Что – этот странный сон?
Осколки памяти различных воплощений?
А может знак судьбы?
Да, умирает человек,
Но мир его души
За разом раз нетленным пребывает.
А значит и нетленен человек.
Он прорастает мягкою травой,
Он расцветает яркими цветами,
Он бабочками легкими парит.
Он – это тот влюбленный, что цветов
Нарвет и для своей подруги составит он букет.
А значит, будет много встреч,
И будет жить любовь…
5.
Ах, в этих рассуждениях моих о человеке
Полно противоречий.
Кто же он:
Природы инструмент или ее творец?
… и бездне темноты,
И аду ярких звезд,
И бездне мудрости,
И аду всеведенья
Я предпочел бы маленькое счастье
Любить и быть любимым.
Но этому не быть. Я бог.
Живу на грани двух миров.
Миры те – Явь и Сон.
Я охраняю путь из Яви в Сон
И путь обратный.
Вокруг живет большой и шумный мир,
А я хожу, как в серой пустоте.
Смотрю на все, как будто сквозь стекло,
Все вижу, но коснуться не могу.
II. Когда спешат по делам
Был вечер. Да, обыкновенный вечер.
Смеркалось. Уж солнце село
За дальними домами. И потемнело небо.
Куда-то я спешил, куда – не помню.
А глянув на часы, увидел,
Что было восемь без пяти.
Я шел по парку
И, сказать по правде,
Не очень уж приятной была прогулка,
Потому что в сумерках сырых
Никак не мог я разобрать, где суше
И поругивался всякий раз,
Как оступался в лужу ненароком.
Так шел я, может быть, минуты три,
Обдумывая что-то, ведь известно:
На свете много есть такого, что дает
Для размышлений пищу.
Нет, я конечно вовсе без претензий
На роль Мыслителя. Должно быть,
Мыслишки были мелкого пошиба
Итак, я шел…
Кругом все было тихо, ни души.
И парк каким-то странным
Мне показался вдруг.
Он кончиться давно бы должен,
Только не кончался.
Мне стало как-то странно.
Не то, чтоб страшно,
Нет, страха я вовсе не испытывал.
То было чувство довольно странное –
Единства с тишиной и полумраком парка.
Деревья старые
Свои клонили ветви.
Сквозь них луч света слабый скользил
И, кажется, услышал я какой-то слабый звон.
Быть может, это свет, касаясь тишины,
Слегка звенел хрустальным звоном.
Довольно странным было то,
Что на часах моих
Мне стрелки указали полночь,
Хотя отлично помню,
Что я лишь несколько минут
Провел в том парке.
Когда свой взгляд я от часов отвел,
Увидел вдруг, что нахожусь совсем не там,
Где раньше был.
Кругом какая-то равнина,
Ну, совершенно ровная поверхность,
Покрытая травою, от которой
Идет зеленый полусвет.
Я глянул вверх, а там – лазурный купол неба,
По виду - опрокинутая чаша.
Я стоял, совсем опешив
И боясь пошевелиться. Так прошло
Довольно много времени.
Когда же осмелился я шевельнуть ногой,
То наступил на что-то мягкое
И вскрикнул от испуга.
Мой голос, преломленный сотней эхо,
Ударился в невидимую стену.
Я глянул вниз. Увидел ту же зелень.
Присел, рукой ее потрогал –
Мягкая, как губка.
Вдруг, где-то в метре от меня раздался звон
И… маленький цветок расцвел.
Он был похож на розовый… подснежник.
Такое вот сравненье пришло на ум.
Я любовался им. То был цветок
По совершенству линий
Превосходящий лилию.
По красоте ж и аромату был несравненен.
Еще немного времени – равнина
Покрылась этими цветами.
Не удержавшись, я сорвал цветка четыре.
А, разогнувшись, вдруг увидел перед собой…
Я не могу припомнить, был ли то человек,
Иль кто иной…
Трепещущий, прозрачный силуэт…
Я смог запомнить в краткое мгновенье
Лишь глаза, огромные, живые и вопрошающие…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Потом я оказался в парке.
Стою так глупо в грязной луже.
В руке сжимаю сухих четыре ветки.
Кое-как я выбрался, куда посуше.
Сгущались сумерки.
Я глянул на часы.
Да, было восемь без пяти.
Я вспомнил, что торопился
По делу важному и срочному
И, бросив на землю ветки,
Пошел…
апрель 1970 (ред. декабрь 2005)