Когда ты уходил, слезы не проронила,
безвольна и больна - была тиха, как ночь.
Не понимала, что... сыночка хоронила,
что из души моей жизнь уходила прочь.
Не узнавала лиц, пугалась ленты черной,
померк уставший взгляд, душа лишилась сил.
Я шла за гробом вслед по тропке золоченной,
сентябрьский ветерок уныло голосил.
Остановился ход у этой ямы-бездны,
ты уходил навек во прах и в небеса.
Последний скорбный штрих - и я с тобой исчезла,
но, не стекла, прости, с ресниц моих слеза.
Как-будто, не со мной произошла утрата,
как-будто, не тебя скрывали в толще лет.
Прости меня, сынок, я очень виновата:
все думала - живем, а нас с тобою нет.
Осталась только тень, маячащая в мире,
а с ней - немая скорбь и смертная печаль.
Еще безумный крик витает по квартире,
и в память о тебе горит любви свеча...
Была тиха, как ночь. Но... со звериной болью
металась между стен, не сдерживая вой.
И в сердце день за днем вины вонзала колья,
не смея пережить уход, сыночек, твой.
(Людмила Гапоник. Памяти сыночка всегда)