На Крещенском руднике раскрепощение! —
Перегонка вшей путем затрещины.
«Праздник нынче-то какой?» — «Сучье щение».
«Не шути. Суй черемуху в трещину».
Неспроста стали в гору кашу-суп спущать,
может, так перед волею задабривают.
Может, воля, она тоже нейдет натощак,
ну и чтобы изнутри не барабанила.
Переплетение лаптей на колодках щек,
да по яловому голенищу хлыстик — щелк!
Где ты видел начальство не лютое?
Ты не думай. На ладошки плюй слюной.
Горемычный закат в полкопеечки,
И работа до соплей в медном руднике.
Головы пусты. Как рукомойники,
Зато руки в мозолях — парнокопытные.
Только дядя Коля на работу храбр
по три пуда в гору тянет перышком.
А чего ему? Дышит в сорок жабр,
но боится лишь всего, что с околышем.
А у выхода с горы стоит Чебуркин,
не один — с губернскою комиссией.
— Как? Довольны вы условиями?
Сукин сын.
Все боятся, дрожат, сейчас пописают.
Кто куда бежал — кто в лесок, кто в куст.
Притаились, шепчутся то тут, то там.
— Уж неужто воля будет?
— Размотай-ка ус.
Помечтали, похрабрились — да и по домам.
А на следующий день всех построили
«Иванов! Петров! — отходи к стене.
Дядя Коля Ощенков — тоже к стороне.
Всех пороть, на воле чтобы вспомнили!»
Улыбался Чебуркин едкой щелочью:
— Ничего, после работы выпей водки, Коль.
Ты там думаешь, начальство — гады, сволочи?
— Не-е. И я бы, будь начальством, тоже выпорол.
И темень вечная. И шутки вечные.
Да не от щеки и не до щеки —
растянулась на века твоя усмешечка.
Не понять умом Россию. Только печенью.