Эх, если знал бы прикуп,
жил бы в Сочи,
вовсю гулял и пил бы на свои...
Но был я сексуально озабочен,
как многие ровесники мои.
Пёр напролом,
настойчивый,
как трактор,
и засыпал, себя порой коря,
что я сегодня никого не трахнул
и, значит, день прожил сегодня зря.
Но «юности прекрасное зерцало»
тускнело и мутнело с каждым днём.
И начал я подумывать о славе.
Вы знали Славу?
Это не о нём.
Когда казалось жизнь была в обузу,
все пили всё подряд, себя губя,
я полюбил не женщину,
а музу,
и только ей отдал всего себя.
А та меня не слишком привечала,
хотя я был обидчив и раним,
лишь всё твердила:
«Пить бросай с начала,
а о стихах потом поговорим…»
Переходя с поэзии на прозу,
менял я женщин,
путая слова.
Мы жили все,
как «в целом по колхозу»:
в одном строю –
кто в лес,
кто по дрова.
И, обходясь без шапки-невидимки,
порой я сам не видел ничего,
а на меня писали анонимки,
перечисляя –
где,
когда,
кого.
А что там было – это не для прессы.
Я не желаю вспоминать и сам...
«Моя голубоглазая принцесса,
зачем же ты мне снишься по ночам»…
То ночь,
то день,
то темнота,
то света
мгновенный всплеск,
затмивший белый свет.
Оставив все вопросы без ответа,
искал вопрос на главный свой ответ.
И не найдя у Сартра и у Ницше,
не захотел «идти на поводу».
Температура «в среднем по больнице»
скакала, как в горячечном бреду.
А партия боролась против пьянства –
ну, сколько ж можно совесть пропивать!
И я хоть состоял,
но состоялся,
чтоб больше никогда не состоять.
Под песни, что по радио звучали,
мы жили все – за что-то там «в борьбе»,
и думали о Родине вначале,
и уж затем,
как в песне,
о себе.
А я - дурак боролся с дураками,
и был мой путь не гладкий, не прямой:
работать приходилось и руками,
однако всё же чаще - головой.
Писал стихи,
но и по фене ботал,
любил деревню -
не любил колхоз,
работал честно, где бы ни работал,
и, может, пользу Родине принёс.
А жил, как все,
но, к счастью, лишь отчасти:
от пионер – и прочих лагерей
до самых красных дат Советской власти
мы все росли и праздновали с ней.
О пережитом вспоминая снова,
не пожелаю что-то и врагу.
Зато судьбой оплаченное слово,
как главную заначку берегу.
Какое?
Даже если нем, как рыба,
оно во мне,
оно всегда со мной,
и это слово всё-таки – «СПАСИБО»
за то, что жил в стране своей родной.
Врагам спасибо,
что искусства ради
мне помогли
тем,
что мешали жить,
и даже самой распоследней ****и
за то, что было с кем её сравнить.
Пусть мяла жизнь мозолистою лапой
и выбивала почву из-под ног,
но первое спасибо –
маме с папой –
без них «спасибо» я сказать б не смог.
Спасибо что Господь послал мне музу,
с ней скромный дар свой не пустил в распыл.
А в остальном, как в среднем по Союзу.
Я жил.
Я был.
Я Родину любил...