Сквозь растопыренные пальцы
проходит длинный тёплый свет,
я вышиваю тень на пяльцах:
орёл, собака, слон, портрет
старухи дикой и носатой,
а тень травою полосатой
антонима смывает след.
В свечное погружая пламя,
копчу разбитое стекло.
Затмение за облаками,
его не видно, здесь светло,
и все явления природы
и смены городской погоды
тёплом и светом замело.
А мне важней дневные игры,
ночные книги, сны — кино,
в котором принцы, чары, тигры,
старик Хоттабыч заодно.
Запретные, как папиросы,
картинки, тёмное вино.
Мы пели песни про матросов,
в Кейптаунском порту давно
Они пошли туда,
Где можно без труда
Найти себе и женщин и вина.
Дыра в заборе к башне танка,
вершине нашей игровой,
где всех мальчишек спозаранку
гонял винтовкой часовой.
Он был постарше ненамного,
с оружием, ремнём, штыком,
кричал: «Стоять, стреляю!» строго,
и мы сбегали косяком.
Но покрутить давал штурвальчик,
чтоб дуло двинуть хоть куда.
Он, призванный на службу мальчик,
не пел: «Они пошли туда,
Где можно без труда...»