В ожидании пищи собака сидит у окна,
Может, косточку даст ей надменный хозяин,
Ведь вчера он был зол и жестоко питомца прогнал,
Словно псу неудачами всеми обязан.
Может быть, подобреет, смягчится сегодня? Нельзя,
Невозможно всегда только бить и бранится.
Поднимает собака к безмерности неба глаза
И глядит на свободную белую птицу.
«Почему у меня нету крыльев? Я тоже хочу!
Птицы так непокорны и этим прекрасны!
Мне противно и тошно ботинки лизать палачу,
Ждать еды, и тепла, и любви понапрасну.
Научи меня, птица, таким быть, как ты, и взлететь,
Научи не бояться побоев жестоких,
Чтоб мне снилась роса на цветах, а не плеть.
Лучше пусть меня лезвием ранит осока!»
Птица с неба спорхнула легко и ответила так:
«Если хочешь свободы, крылом поделюсь я,
Но готов ли рискнуть ты? Ведь можно свалиться в овраг,
Неподвижно лежать с окровавленной грудью.
Ты же знаешь, охотники любят стрелять в разных птиц,
Может быть, наше пение им не по нраву,
Только нету для нас ни лекарств, ни врачей, ни больниц,
Если мы умираем от пули в канаве».
Вопросительно птица взглянула собаке в глаза,
И собака глаза опустила тихонько.
«Видно, птицей мне стать и взлететь в поднебесье нельзя,
Не смогу я за солнцем пуститься вдогонку».
***
Жизнь идёт, как и прежде. Собака сидит у окна.
Может, косточку даст ей хозяин жестокий.
А небесная высь лунным светом затоплена, нету в ней дна,
И колышут ветра молодую осоку.
Ну а птица летает и чувствует: где-то в кустах
Затаился бесстрастный охотник и смотрит.
Даже птицам знаком первобытный удушливый страх,
Но для них это вряд ли достаточный повод.