внутри меня безумный патефон,
заводится по глупому хотенью,
готовно отвечая на смятенье
особенно заезженной строфой,
скрипучим голоском лесовика,
при этом и отчаянным, и тонким,
от хруста в барабанных перепонках
до дрожи в хрупких веточках-руках,
внутри меня древесная тоска
по гулко распускающимся почкам
далёкой жизни, кончившейся точкой,
заслуженной как кокон мотылька.