Сегодня мне повезло и не повезло. Собрался я было на почту.
Там меня с неделю ждёт заказное письмо. Писать мне особо некому. Есть для этого «Емеля». Лично я (пока никто не догадался и это меня окрыляет, знай наших), так называю свою электронную почту. Ведь гораздо лучше, чем «мыло».
Пришёл, передо мной закрыли дверь, мол, приходите завтра. Вот, думаю, интрига сохранится. А вдруг это из «наложки» письмо-счастье. Вроде никому не должен, а спать не буду спокойно. Ладно, чтобы даром не ходить, а мне нужно свои 10000 шагов сделать, я прямиком пошёл к морю.
Дело к вечеру. Заход солнца как не посмотреть? От него всегда так хорошо и не только мне. Вон сколько народа собирается там, за мысом. Сколько на эти заходы не смотрел, а они всегда разные. Что нам нужно для этого? Кто-нибудь задумывался? Кстати, немного. Солнце, небо, море, горизонт, погода. Это потом, довеском к этой картине могут служить… любовь например. Далее: шоколад, шампанское, фотоаппарат, чайки. Про бинокль забыл… Кто-то может что ещё добавить? Я знаю, что вы скажете. Можно, но лучше с шампанским не мешать. И вот я иду, оставляя за собой очередную чебуречную. Не хочу. Пива не хочу. В ресторан? Не то, чтобы не хотел, но не доверяю. Отравят. Бывало. Местный рестобар? Одно только необычное слово, остальное пыль в глаза и улыбки официантов… (как учили). А что может сравниться с заходом солнца? А ничего. Восход! И это правильно. Это там, в море, когда работал, писал: «Все мои восходы и закаты. В их лучах я золотом искрюсь»… Это только на мои вахтах я был свидетелем этого зрелища в течение всего времени рейса… Потому и понимаю, бежит народ за впечатлениями. Кто и наперегонки, если не знает времени захода солнца. Я иду степенно, зная всё с точностью до минуты. Издержки профессии. Потому и оставляю за кормой (за спиной) то, что может меня отвлечь без сожаления.
И вот я сижу на скамеечке в десяти метрах от памятника Андрею Первозванному. И, как всегда, он подсвечивается со спины лучами заходящего солнца. Волнующая картина, что говорить. Нужно видеть. Можно представить. Я постараюсь передать, что вижу прямо сейчас. Народ гуляет вокруг и вдоль так, как наверно где-нибудь по Дерибасовской. По-степенно, а как же ещё. И, конечно, фотографируются. Смотрю, подошли он и она, средних лет. Муж в оранжевой кислотной футболке. В какой-то момент она становится одного цвета с заходящим солнышком. Он стал поодаль нашего памятника. Вытянул руку в сторону моря. Жена пытается водрузить огненный шарик ему на ладонь. Руководит… Голос не из приятных, базарный… Нарушает мне всю ту идиллию, в которую я начал погружение. У него устаёт рука, он нервничает. Она тоже. Кричит ему: Хочу, чтобы никого не было». О, Господи! Хорошо, что у неё в руках не цветик-семицветик…
Я живо представил этот кошмар. Обошлось. Они уходят. Всё, что они хотели, получили. Ожогом клешни удовлетворены. Я сижу, посматриваю на часы, вот-вот начнётся светопреставление. Солнце просачивается сквозь тучу. И я вижу, как оно превращается в дорожный знак, называемый в народе кирпичом. Я такое раз видел на рейде Пирея, морских ворот Афин. Это в Греции, если кто забыл. Против меня на другую скамью садятся, по-видимому, «закатычные» подруги. Я хотел сказать, что закадычные. Но они ведь тоже хотят полюбоваться закатом. Пришли вовремя. Уже становится прохладно. Обе накрываются принесённым верблюжьим одеялом. Закрыли мне горизонт, перекрыли собою тёпленькую красную, почти бархатную дорожку, упирающуюся в мои ноги. Они рядом в пяти метрах. Солнце сейчас провалится. Зачем я сюда вообще пришёл, спрашивается? Они сзади похожи на двугорбого верблюда без головы. Им и невдомёк, что я тоже любуюсь закатом. Точно без головы, обе, убеждён. Молча обиделся. Вспомнил восточную пословицу «Если хочешь сказать женщине что-то плохое, скажи арыку, он поймёт». Сдвинулся я со мною насиженного места вовремя. Прохлада дерева несколько умиротворила меня.
Солнце как раз начало пить море. Сколько я видел этих закатов по миру. И что характерно, оно всегда жаждет напиться и утонуть. А утром снова возродиться. Ну не чудо! Стало холодать поминутно. Я насладился почти ожидаемой картиной и встал, чтобы уходить. А в это время где-то на расстоянии в полкабельтова мимо нас всех, праздно смотрящих на вся и всё, проходил бело-голубой катерок, своим камуфляжем почти растворяясь в темнеющей голубой, нет, уже синей ряби.
Восторженные голоса пассажиров были слышны и нам. Они всегда отчетливо воспринимаются над «седой равниной моря». На самом носу этой посудины (понятно не «Титаник») стоят двое, раскинув руки… Кричат, распираемые то ли чувствами, то ли встречным потоком воздуха. Как я их понимаю. Судно спешит зайти в бухту до темноты. Следует по фарватеру, окаймляя береговую черту. Я же, ускоряя шаг, иду напрямую. Создаётся впечатление, что мы движемся параллельно с одной скоростью. Хорошо их слышу. Это любовь… Вот мы начинаем расходиться, они влево, я вправо. Думаю о них, молодых, у которых, возможно, только всё начинается. Сворачиваю на аллею. Догоняю впереди идущую в обнимку пару. Сравнялся. Слышу: «Нужно будет пришить пуговицу к джинсам и нажарить картошку». Вот она реальность и это тоже любовь. И они тоже встречали сегодняшний закат. Подгоняемый прохладой морского бриза, перехожу на спортивный шаг, уверенно обгоняя любителей вечерней жаренной картошки.