Он шагал по воде, наступая на небо,
Был осенний четверг, а, быть может, среда,
Он шагал по воде, только богом он не был,
Просто дело в Венеции было тогда.
В том году начала она плакать в июне,
В октябре ощутила себя молодой,
А потом в ноябре утопилась в лагуне,
Тротуары и площади скрыв под водой.
Это место он знал, словно собственный почерк,
Хоть родился не здесь, а в далёкой стране,
Там. Где город лежит, будто каменный прочерк,
На свинцовой мятущейся невской волне.
У него есть работа и сумма в контракте,
У него есть жена и детишки в дому.
У него есть друзья- просто так и в «Контакте»,
Так чего же ещё не хватает ему?
Может быть, это блажь? Только был он- и нету,
Первым утренним рейсом на 8.00
Улетел он и вот он идёт на Пьяцетту
В напрочь мокрых ботинках, футляр за спиной.
Штукатуркой, как будто змеиною кожей,
Полиняли палаццо во мраке теней
И металась заря над республикой дожей,
Над республикой снов и сырых простыней.
Пусть на небе бушует соцветье пожара,
Но в зелёной воде вековечный покой,
Крутобёдрую скрипку достав из футляра,
Он к ореховой деке прижмётся щекой.
И круги по воде- как цветы на асфальте,
И не всё ли равно, что стоит на кону?!
Одинокий скрипач заиграет Вивальди
Неизвестно зачем, непонятно кому.
Он домой прилетит на крыле непогоды,
Сквозь дорожные пробки пробьётся трамвай,
Всё в порядке, три раза звонили с работы,
Дети спят и заварен жасминовый чай.
И уже не понять- то ль почудилось это,
То ли было взаправду, но в жизни иной-
Это небо в воде, и заря, и Пьяцетта,
Этот утренний рейс, что на 8.00.