Я не стану вставлять твоё имя
в свой невольно безрадостный стих:
мы же всё-таки были своими,
так прости, как прощают своих.
Только всё же своим признавая,
напоследок мне душу не рань,
до целительной боли родная -
дорогая моя глухомань.
Уезжаю сегодня до света,
в сердце светлую грусть затая:
может, это последнее лето
и последняя ласка твоя.
На дорожку мне дождиком брызни,
о разлуке по-женски скорбя...
Будет выбор для следущей жизни,
значит, выберу снова тебя.
Но, скорее всего, и не спросят
пожеланий посмертных моих...
Лета бабьего первая проседь
в паутинках летящих седых.
И подруга моя боевая,
подбодрив, затоскует сама,
как и я,
вся такая ж седая,
как идущая следом зима.
Вот и кончилась добрая сказка,
где к исходу последнего дня
лета бабьего поздняя ласка
на прощанье согрела меня.