Вид подачи (построения) данного стихо, как кажется, более приемлем в первом варианте (здесь их два, на всякий случай), хотя в таком виде в концовке как-то малость теряется рифма, а его ответ к ней сокращается до двух строк.
Если же пофантазировать насчёт продолжения этой истории... — ну а почему бы ей и ему не сойтись? Ведь и психологи утверждают, что даже "две патологии", "две неправильности" смогут дать вполне себе крепкий, успешный альянс, союз. И у таких вдруг всё получается вместе в жизни, а значит, такие отношения уже можно называть правильными, было бы двоим от этого "симбиоза" хорошо. И, наверное же, правильные отношения - это когда люди и уважают друг друга, и уступают, и даже жертвуют чем-то и т.п., лишь бы оба это делали, или хотя бы замечали и ценили, если подобное исходит чаще от одного из.
А в целом, конечно, данное стихо грубоватое, ну да ладно.
«От себя мне, скажи, куда деваться?..»
ОНА:
У него сплошной хоккей в голове, у неё утончённые бальные танцы, и один на сердце, в мыслях, в уме. А этому даже не стоит цепляться. Не стоит и рыпаться — думать, писать стихи, прозу. Ведь он не сумеет до конца, он шип колючий, заноза от розы. Он не достоин, не интересен. Но знает сам, что не прикажешь... Ещё одна рифма — смешное известие. Пусть, если хочет, что ему скажешь? Если у него хоккей в голове, а у неё только бальные танцы. «Твой/мой навек человек». Хватит уже об этом трепаться. Наивно, старо, скучно, уныло. Шарахаться из стороны в сторону вечно. Он назовёт её любимой и милой, а она его потом бессердечным, безответственным, бесперспективным. И где эти «навек», «навсегда»? Достаточно одного заряда тротила, чтобы разорвать к чертям это «да». Это «нет» лучшее из всех смыслов, чтобы сразу без лишних, и потом «отцепись». Один в сердце, в уме, в мыслях, второй, прорифмуй и... отъебись. Откажись от своих... И барражируй себе между, где-то на уровне пят. На повторе не хочется это тиражировать. Пусть и дети мои ещё не сопят. Те, которых родить не случилось. Но любовь оттого не стала камнем. То ль пригрезилось, то ли ему приснилось, то ль не знает, что это такие грабли.
Это гребля на байдарках, в каноэ. Где «навек» — только в самом начале действа. И гребут изначально, конечно, двое, так легко друг пред другом одеться, раздеться. А потом столько боли, и всё забывают. Завываешь волком, а тебя не слышат. После лишь в одиночестве по стенке сползаешь, как лимона отребье ненужное выжат. Дышат ещё. Интим на прощание. Ну а вдруг? Зацепиться за фаллос, как палку. Дальше хуже не будет, просто ничья. Можно по берегу и в развалку. У него вновь «в активном», хоккей в голове, у неё «всё так сложно», бальные танцы. Ты ещё помнишь, море моё, обо мне? Мы два заблудших скитальца. Два китайца, ковИд в наших венах. Ухань режет души, бросает их рыбам. Всё неистово, всё мгновенно. А этот... четвёртый год, тоже мне... глыба. А у самого один лишь хоккей в голове, а тут кровь в пуантах, бальные танцы. Никогда, слышишь, не говори мне «навек», и даже не смей ко мне прикасаться.
И если придёшь, прогоню я тебя, и скажу, что тьма мне милее Солнца. В ней всё так честно – секс и фигня, а днём только маски. «Навек» у оконца никто не сидит, враньё и пафос. Никто не ждёт, но того же хочет. А ты, как кретин хватайся за фаллос опять... Нет... пусть сам себе подрочит. Пусть сам себе напишет — о любви, цветах, о тёплых признаниях, как там набухает в его штанишках, а потом он втыкает и исчезает. Писюноносец, герой диванов, забрызганных штор, грязных футболок. Как ты говоришь, тебя Иваном кличут? А путь твой долог. А мой путь, представь, такой же. И жалею, и зову, и плачу — старая, рваная рана-жесть. Ха-ха-ха. А потом – всё иначе. А потом и не хочется думать, в душу срать – простое занятие. И кто же тебя назовёт умным? От отречения до принятия шаг один, стих один выплакать. Где же твоё «навек»? Спрячешься... убежишь, где тебя искать? Рифмо-путь? Ну и дурачишься...
ОН:
Да знаю я, знаю — у меня хоккей в голове, у тебя всё те же бальные танцы. Только... нравишься ты реально мне. От себя мне, скажи, куда деваться?..
***
«От себя мне, скажи, куда деваться?..»
ОНА:
У него сплошной хоккей в голове,
у неё утончённые бальные танцы,
и один на сердце, в мыслях, в уме.
А этому даже не стоит цепляться.
Не стоит и рыпаться —
думать, писать стихи, прозу.
Ведь он не сумеет до конца,
он шип колючий, заноза от розы.
Он не достоин, не интересен.
Но знает сам, что не прикажешь...
Ещё одна рифма — смешное известие.
Пусть, если хочет, что ему скажешь?
Если у него хоккей в голове,
а у неё только бальные танцы.
«Твой/мой навек человек».
Хватит уже об этом трепаться.
Наивно, старо, скучно, уныло.
Шарахаться из стороны в сторону вечно.
Он назовёт её любимой и милой,
а она его потом бессердечным,
безответственным, бесперспективным.
И где эти «навек», «навсегда»?
Достаточно одного заряда тротила,
чтобы разорвать к чертям это «да».
Это «нет» лучшее из всех смыслов,
чтобы сразу без лишних, и потом «отцепись».
Один в сердце, в уме, в мыслях,
второй, прорифмуй и... отъебись.
Откажись от своих... И барражируй
себе между, где-то на уровне пят.
На повторе не хочется это тиражировать.
Пусть и дети мои ещё не сопят.
Те, которых родить не случилось.
Но любовь оттого не стала камнем.
То ль пригрезилось, то ли ему приснилось,
то ль не знает, что это такие грабли.
Это гребля на байдарках, в каноэ.
Где «навек» — только в самом начале действа.
И гребут изначально, конечно, двое,
так легко друг пред другом одеться, раздеться.
А потом столько боли, и всё забывают.
Завываешь волком, а тебя не слышат.
После лишь в одиночестве по стенке сползаешь,
как лимона отребье ненужное выжат.
Дышат ещё. Интим на прощание.
Ну а вдруг? Зацепиться за фаллос, как палку.
Дальше хуже не будет, просто ничья.
Можно по берегу и в развалку.
У него вновь «в активном», хоккей в голове,
у неё «всё так сложно», бальные танцы.
Ты ещё помнишь, море моё, обо мне?
Мы два заблудших скитальца.
Два китайца, ковИд в наших венах.
Ухань режет души, бросает их рыбам.
Всё неистово, всё мгновенно.
А этот... четвёртый год, тоже мне... глыба.
А у самого один лишь хоккей в голове,
а тут кровь в пуантах, бальные танцы.
Никогда, слышишь, не говори мне «навек»,
и даже не смей ко мне прикасаться.
И если придёшь, прогоню я тебя,
и скажу, что тьма мне милее Солнца.
В ней всё так честно – секс и фигня,
а днём только маски. «Навек» у оконца
никто не сидит, враньё и пафос.
Никто не ждёт, но того же хочет.
А ты, как кретин хватайся за фаллос
опять... Нет... пусть сам себе подрочит.
Пусть сам себе напишет —
о любви, цветах, о тёплых признаниях,
как там набухает в его штанишках,
а потом он втыкает и исчезает.
Писюноносец, герой диванов,
забрызганных штор, грязных футболок.
Как ты говоришь, тебя Иваном
кличут? А путь твой долог.
А мой путь, представь, такой же.
И жалею, и зову, и плачу —
старая, рваная рана-жесть.
Ха-ха-ха. А потом – всё иначе.
А потом и не хочется думать,
в душу срать – простое занятие.
И кто же тебя назовёт умным?
От отречения до принятия
шаг один, стих один выплакать.
Где же твоё «навек»? Спрячешься...
убежишь, где тебя искать?
Рифмо-путь? Ну и дурачишься...
ОН:
Да знаю я, знаю — у меня хоккей в голове,
у тебя всё те же бальные танцы.
Только... нравишься ты реально мне.
От себя мне, скажи, куда деваться?..
Павел Апрель-Клевер ©
11. 05. 2020