П а л а ч
Портки из плиса – новые,
рубаха – ярь- кумач.
Стоит у места Лобного,
красуючись, палач.
Глазища - сумасшедшие,
и бородища – во!
Посвистывает, тешущись,
ждя часа своего.
Топор его отточенный,
острее всяких бритв,
как будто позолоченный,
на солнышке блестит.
И так душа заходится,
и так рука легка,
когда кончать приходится
боярка или дьяка.
Но всё же боле радостно,
и сердцу благодать,
коли тебе наказано
кого –сь четвертовать.
Обычно лишь минуточка –
прощанье с головой,
а туточки – помучайся,
подрыгайся, повой!
И зрелище – потешное,
и люду – ах да ох!
И сам ты, чадо грешное,
такой-то скоморох.
На сцене окровавленной
десятый год подряд.
По всей Москве прославленный,
как самый лютый кат.
И сборище вельможное
тебя хранит не зря.
Коль в жизни всё - возможное,
так можно ж … и царя…
И ты, пока гуляется,
гуляй, и пей, и ешь.
А от тебя избавятся,
когда всем надоешь.
И за деянья злобные,
за тех, что свёл, губя,
на плаху, пусть не Лобную,
загонят и тебя.
Под вопли покаянные,
под твой истошный плач,
порубит окаянного тебя
другой палач.
Покатится головушка,
аки кочан, в крови…
Ну а пока, «соловушка»,
свисти… губи… живи!