Большая Россия стоит вот опять босиком,
В грязи и канавах, – заравнивать будем потом.
А, может, пора, – не надо теперь помогать,
Окраин ярмо с России скорее бы снять.
Иссосано тело России могучей дотла,
Хулят её смело, а в чём же России вина?
Не в том ли, что очень раскис чернозём,
Так мало асфальта, – построить хотели потом.
Но вот он асфальтик окраин «беднейших» её,
Армений, Прибалтик; – целинное зреет зерно.
Добротны постройки целинный прославленный край.
Итог – перестройка! – Расхватан шпаной каравай.
Спешат невидимки, хватают кусок за куском,
России поминки отложим мы всё ж на потом.
Нам надо всем выжить, внучок мой не вырос ещё,
А истины жизни белеют тончайшим плащом.
Вновь машет крылом улетающий к югу журавль,
Он помнит свой дом и свято хранит календарь.
Ведь радостью пахнет кусочек земли, где рождён,
А если вдруг рухнет отцами построенный дом?
Знать, были идеи червивые, будто грибы.
Но Родина с нами! – кусочек родимой земли.
И мечутся люди! – не сорок, а семьдесят лет.
Пустыня! Пустыня! – колодца всё нету и нет.
Заброшены сёла, на окнах сколоченный крест,
Заброшены сёла! – а сколько здесь было невест!?
Играли гармони и песен сплошная метель!
Плясали до боли, до хруста басов и колен.
Теперь онемели, – бессмысленный вой дискотек,
Как будто на мели посажен дрейфующий век.
30 июля, 1993