"Он оживает!" - вот первое, что услышал. Встать бы, но ремни сжимают в железном кресле. В гуле грозы за окном Ваш восторг - всё тише. Виктор, а Вы говорили, что я воскресну.
Криво зашитые шрамы на грубой коже. Вроде бы всё идеально, но есть проблема - был я кусками красот всевозможных сложен. Виктор, во мне сотни мыслей, и тьма - пробелов.
Что во мне теплится - мертвое ли, живое? Как же прожить, если части не станут целым? Виктор, кого вы творили в истошном вое дикой стихии над книгами Парацельса?
Я могу выучить все ваши гримуары, память уместит грань этики и морали. Виктор, чего вы дрожите струной кифары? Станет людским то, что Вы из людей создали?
Трупная зелень уже расползлась по венам. Что-то внутри бьется медленнее, с надрывом. Виктор, признайте, я - пробник, рожденный первым, чтобы бессмертную жизнь моя смерть открыла?
Виктор, играйте же в Бога в его палатах чистой душой, подходящей для возрождений. Как же печально, когда твоя плоть в заплатах - не Франкенштейном, а монстром у Франкенштейна.
Я - механизм. Сердца нет - подойдет любое. Я одолжу его - тихо, мой доктор, тихо. Мне еще кожу снимать - это Ваша, что ли? Глаже и легче сидит. Не таите крика в толстых стенах. Я живой? Повторите снова. Впрочем, молчите, летите на Ваше небо.
Виктор идет, закрывая на три засова башню в лучах просыпающейся Женевы.