Октябрьский сумрак увяз в грязи ненужных, но множественных событий. Родился листком - так зачем грозить, когда отрываешься, позабытый? Нет смысла от боли и грусти ныть, когда в дом заброшенный бросил ветер. А в доме четыре стоят стены - свидетели жалкой и скорой смерти.
Не думай храбриться - ты наг и сед, свернулась кровавым былая зелень, и морось холодная по росе во сне повергает с небес на землю. Хоть всю радость мира к себе стяни - вокруг, словно стая гиенья, кружат четыре серых чужих стены, в себе прорезая глаза и уши.
Здесь пахнет лишь пылью, и воздух сперт из радостной бури в лучах последних. И гниль только ширится и растет по сморщенной коже, сырой и бледной. Играя на дудочках костяных, погибель всё ближе. И смотрят строго, как судьи, четыре стальных стены, запомнившие неприлично много.
В них волны несла голосов река, сплетались и мысли, и плоть, и судьбы. Но впредь от подвала до чердака гулять только эху. На миг уснуть бы, сдирая и эго свое, и страх, ползя сквозь туннели ушей угольных, чтоб не погибать в четырех стенах – тюрьме, беспристрастной и добровольной.
Забыть бы про ветки родной изгиб, что стала чужой, про былую зелень, чтоб телу багряному вопреки прорезались мышцы и лапы зверя. И начать четыре крушить стены. Пусть дом, для лесов очищая место, подломленным стеблем пустой стерни обрушится вниз, будто свод небесный.
И быть не граниту, а кирпичу – надгробию телу, что столь увечно. Проснувшись, от боли опять кричу, ведь стены на месте, стоять им вечно. Назвался листком – хоть себе не ври, пусть времени врач твою суть иссушит.
Четыре стены – у меня внутри. И в них пустота заменила душу.