Закончен в Заповеднике сезон.
Приняв на ход ноги стакан портвейна,
обратно в Ленинград вернулся он,
на улицу родную Рубинштейна.
В его квартире хаос и бардак,
как на вокзале в суете дорожной:
и вещи расположены не так,
и люди озабоченно тревожны.
Застенчивый и робкий великан,
не чувствуя себя в своей тарелке,
присел на незнакомый чемодан,
цветком любуясь газовой горелки.
Привычная жизнь гибнет на глазах,
опоры нет, размыто все и зыбко.
Весь груз перетянула на весах
какая-то досадная ошибка.
Как скверно все, и нет пути назад.
Вернуть бы на круги своя, что было,
исправить что-то, вовремя сказать,
зажечь вновь то, что некогда остыло.
А может быть права его жена?
Да кто ему там рад? Кому он нужен?!
Чужая равнодушная страна.
С нуля, без языка. Куда уж хуже?
Писателя измучена душа,
вокруг одни сплошные неудачи.
Писателю не хочется решать,
не таковы писателя задачи.
Он любит наблюдать и подмечать,
он знает тайны звука, слова, смеха.
Пером, как взмахом легкого меча
разит с плеча. Зачем куда-то ехать?!
Порою мнится: это не всерьез.
Нелепица, абсурд, – скажи, Глафира!*
Вина успокоительный наркоз
мирит его с несовершенством мира.
Пройти еще какой-то должен срок
(побои, безработица, мытарства),
чтоб автор столь любимых нами строк
навек покинул это государство.
*Фокстерьерша Глаша, которую Сергей Довлатов забрал с собой в Америку
Иллюстрация – автошарж Сергея Довлатова