В унтах, в большом тулупе он
Нам кажется таким громадным.
И Меншиков не побеждён, -
Судьбу осматривая жадно,
Сосредоточен и угрюм,
И на щеках видна щетина.
А сколько горечи и дум
В его лице простолюдина!
Сосредоточено лицо,
В нём и раздумья, и надежды:
Вдруг повернётся колесо
Фортуны - будет всё, как прежде?
Влачить дни в четырёх стенах
Самим же срубленной избёнки?..
И слышим мы, как застонал
Опальный властелин негромко.
Печаль великая сошла,
В углы избы лампадой светит.
Сидят с отцом вокруг стола
И участь разделяют дети.
Прильнула старшая к отцу
И кутается в бархат шубки.
Мы видим по её лицу –
Она больна... Как тонки губки!
Лицо осунулось, глаза
Печальны, широко раскрыты...
Как много Суриков сказал,
Как много тайн ещё сокрыто!..
Чуть дальше, молча, сын сидит,
Воск машинально колупая
С подсвечника. Не детский вид,
В глазах его – печаль слепая.
А рядом – младшая княжна
Евангелие им читает.
Из всей семьи она одна
В раздумьях горьких не витает.
Читает, видно, всё подряд,
Усевшись на скамейку ловко,
Но даже и её наряд
Контрастен этой обстановке.
Обледеневшее окно
(Скорее – не окно, оконце!),
Мороз пропустит к ним оно,
Но не пропустит много солнца.
Застыло масло в пузырьке
И на слюде махровый иней,
Промёрзший пол, а в уголке
Избёнки снег темнеет синий.
А как насыщен колорит:
Парча, иконы и скатёрка...
Нам всё в картине говорит
Об участи тяжелой, горькой...