Многие советские поэты, в своей биографии имеют жестокие и страшные года, лагерей и тюрем.
Некоторые из них, побывав в фашистском плену, вследствие контузии, на поле боя, как Юрий Грунин и Ярослав Смеляков, получали сроки в наших лагерях. Михаила Танича, посадили после войны, когда вернулся с фронта.
Две наши, русские, замечательные поэтессы: Анна Баркова и Елена Владимирова, отсидели большие сроки, в лагерях, ещё до войны.
Сегодня, я хочу поведать о талантливом поэте-фронтовике Лазаре Вениаминовиче Шерешевском (05.01.1926. Киев. - 15.01. 2008.Москва), с нелёгкой судьбой.
Родился Лазарь Шерешевский, русский поэт, переводчик, в Киеве, в семье бухгалтера Вениамина Ароновича Шерешевского, впоследствии арестованного, по разнарядке, как «врага народа» в 1938 году и расстрелянного.
В довоенные годы, в Киеве, Лазарь принадлежал к кругу молодых киевских поэтов, в который входили Я. Хелемский, И.Елагин, Р.Заславский, Н.Коржавин, Г.Шурмак.
Оказавшись к сентябрю 1941 года в городе Богородске, Горьковской области, куда школьник Лазарь эвакуировался с мамой, библиотекарем из Киева, он решил поступить в Горьковский учительский институт.
В этот ВУЗ, в годы войны принимали юношей и девушек с незаконченным средним образованием, а Лазарь Шерешевский к началу войны успел окончить девять классов средней школы.
Из этого института, Лазарь Шерешевский и был призван в 1944-ом году в действующую армию, служил в гвардейских миномётных частях. Воевал на передовой, был тяжело ранен.
А далее, в том же году, арест по сфабрикованному делу «за антисоветскую деятельность», «крамольные стихи» были подброшены ему по указанию особиста - уполномоченного НКВД, который приглядывал за ним, как за сыном «врага народа».
Лазарь Шерешевский в то время входил в артиллерийский расчёт секретной миномётной установки «Катюша» и ему вменили ещё в вину, якобы антисоветские разговоры среди солдат его расчёта.
В потрясении от случившегося, Лазарь Шерешевский сотворил убедительное, горькое стихотворение:
«Да, с дороги сбился я большой…»
Да, с дороги сбился я большой
И пошёл извилистою тропкой
С детской искалеченной душой,
Чуткой, неустойчивой и робкой…
Рухнул вниз в стремительном пике,
Как машина, потеряв пилота,
И стою сегодня в тупике,
Погружаясь в мутное болото.
Не понять им истины такой
Чёрт не страшен так, как намалёван.
Машет тонкопалою рукой
Мне кровавый призрак Гумилёва.
Стукнет в капсюль спущенный боёк,
И за всё, что душу пропитало,
Я последний получу паёк –
Девять грамм горячего металла.
Лазарь Шерешевский был приговорён к 5-ти годам лагерей и трём годам ссылки.
Вначале находился в Бутырском следственном изоляторе №2 и в Бутырской тюрьме.
Пять лет провёл в тюрьмах и лагерях, и ещё 3-и года – в ссылке на полуострове Ямал.
Сидел Лазарь Шерешевский в Бескудниковском лагере под Москвой, а с 1948 года, все колонии, в московской области, где сидели осуждённые по статье№58,политические, были по указу перемещены на восток страны.
Лазарь Шерешевский попал, в 1948 году, с большим контингентом заключённых – на строительство №501.
Строительство №501 – железная дорога «Салехард - Игарка» - протяжённостью 1200 километров – называют в народе по- разному: «Мёртвая дорога», «Сталинская дорога», «Дорога в никуда».
Трансполярная магистраль – печальная и страшная страница нашей истории.
Одна из версий строительства Трансполярной магистрали – боязнь Сталина начала Третьей мировой войны. Он хотел покрыть всю страну, включая крайний север, сетью железных дорог для беспрерывного сообщения.
Планировался перенос главного порта севера из Мурманска в Игарку, в глубь страны, до которой врагу не добраться.
Строительство дороги велось с 1947 года по 1953 год-6 лет. Около 120-ти тысяч заключённых человек прошло через «стройку века».
Территорию часто даже не огораживали колючей проволокой, так как бежать практически было некуда: зимой – сильные морозы – под -50*, а летом – непроходимые болота и гнус.
Жили сначала зэки первую зиму в палатках 20-ть метров длиной. Сплошные нары в два яруса. Нарубили мох и, как кирпичами, обложили им палатки.
По концам установили печки, посредине стол. 200 человек на нарах. 40 см. на одного человека. Утром волосы примерзали к стенке.
Кстати, у певца и поэта, Александра Розенбаума, есть песня:
«Пятьсот первая стройка»:
Пятьсот первая стройка,
Полуостров Ямал…
А я парень нестойкий,
Я на скрипке играл.
Мох, туман, редколесье
Да этап налегке…
Я мелодию рельсов
Разучил на кирке.
Эй, полярные волки!
Вы не бойтесь огня.
В свою волчью светёлку
Заберите меня…
Побеги из лагерей, были редкими. Был один случай, нарядчик по фамилии Алимов, штурман дальнего плавания. На местности хорошо ориентировался. Убежал вместе с блатным. Блатной через пару дней вернулся один.
- Где, говорят, второй?
- Я его съел.
За людоедство блатного расстреляли.
За невидимо короткий срок было уложено 700 километров стального полотна. Казалось, недалёк тот день, когда две ветки дороги – 501(Чум – Пур) и 503(Пур – Игарка) – соединятся.
Ждали памятного «Золотого звена»… Но сразу после смерти Сталина «стройка века» была прекращена, лагеря расформированы.
Почти 700 километров пути между Енисеем и Обью, мосты на деревянных сваях, разъезды, паровозы и лагерные посёлки остались брошенными в тундре.
А ведь при строительстве дороги официально погибло более 3000 тысяч человек. Считается, что на каждые 10 метров построенной магистрали приходится один погибший. Её ещё называли «дорогой на костях».
Александр Солженицын в своей книге «Архипелаг Гулаг» называет 501-ую стройку «полярной Илиадой сталинской эпохи».
«В дикой тундре, где не ступала нога человека, муравьи-заключённые под конвоем тащит на себе тысячи привезённых брёвен и строят причалы, и кладут рельсы, и катят в эту тундру паровозы и вагоны, которым никогда не суждено уйти отсюда своим ходом».
Все работы в лагерях велись заключёнными.
Они прибывали сюда из разных мест и имели различный социальный статус: священники, ссыльные кулаки, студенты, интеллигенция из столицы, политические по статье №58, немцы с Поволжья.
Большинство, а именно 80% бесплатной рабочей силы, составляли «указники», осуждённые в голодные 1947-1948 годы за кражу мешка картошки, нескольких горстей муки или колосков с поля.
Особую группу на строительстве составляли женщины. Примерно каждый 4-й лагерь был женским. В Салехарде существовала колония матери и ребёнка, родильный дом для ссыльных.
В стройке железной дороги участвовало немало советских поэтов и писателей, заключённых по политическим мотивам. Стройка оставила след не только в истории России, но и в её литературе.
Стихи Лазаря Шерешевского, документальная книга «Пленники печальной судьбы» - Владимира Пентюхова, служившего солдатом охраны, в то время на полуострове Ямал, произведения Михаила Дёмина.
Лагеря строились в среднем через 10-15 км, по 1000-1200 человек в каждом. В основном большинство лагерей не были строгорежимными, но было несколько штрафных колонн, где работали рецидивисты.
Колонна заключённых сама строила себе жильё. Лагерь начинался с палатки или землянки. Со временем жилищные условия менялись, вместо землянок строились бараки, внутри которых были двухъярусные нары, пол часто был земляным.
Матрасы и тюфяки, постельное бельё было редкостью. Без нормального питания на Ямале невозможно выжить, тем более работать.
Продовольствие поступало на строительство из разных мест Советского Союза, снабжение было достаточно сносным: хлеб, мясо, масло, рыба, картофель.
На строительстве №501 никто не морил голодом заключённых сознательно, это было не в интересах руководства.
Железнодорожная магистраль должна была связать транспортные коммуникации Атлантического, Ледовитого и Тихого океанов.
Была построена магистральная телефонная линия Салехард – Игарка - Норильск.
К 1953 году было построено около 700 км. магистрали. А в марте 1953 года было принято решение законсервировать строительство железной дороги «Салехард - Игарка», в связи со смертью Сталина.
Часть заключённых была освобождена по «бериевской» амнистии,1953 года, когда было освобождено из-за колючей проволоки, в стране - 1млн.200 тысяч, основная же масса людей была отправлена на другие великие стройки коммунизма.
В настоящее время дорога представляет собой картину всех мыслимых и немыслимых видов разрушения.
Дорога разрушена временем, занесена песком, заросла деревьями. В некоторых местах шпалы рассыпались совсем и рельсы прерываются.
Дорога умерла не родившись. И вряд ли можно сомневаться, что причина её смерти в порочном зачатии.
Название «Мёртвая дорога» как нельзя более точно описывает её нынешнее состояние – остатки рельсового пути, полуразрушенные насыпи, ржавеющие остатки паровозов и вагонов.
В 90-е годы прошлого века, ушлые люди, умыкнули много бесхозных рельс, с заброшенной дороги и сдали в металлолом и обогатились.
За славословием – « творцы заполярных дорог», что трудятся «на переднем крае пятилетки», за фасадом «великих строек», просачивался, прорывался предсмертный стон тысяч безымянных безвинных новомучеников страны Советов.
Цена железной дороги, от которой ничего не осталось 42 миллиарда рублей и тысячи человеческих жизней.
В лагерях не было кладбищ. Мёртвых сбрасывали в болота и овраги. Умерших и застреленных в колоннах никто не трогал и не убирал.
О трупах заботились дикие животные: полярный волк, белая лиса – песец, росомаха, которые каждый день, особенно зимой, сопровождали зэков на работу и обратно.
Расстрелянных, в списках по убытию, записывали как умерших от истощения или инфаркта.
Да, они строили дорогу №501.
«Дорогу в никуда», ибо страна вечной мерзлоты не хотела, чтобы её «объезжали»: запредельный мороз зимой корёжил рельсы, летом топь поглощала шпалы.
Сегодня – строительство №501, в тундре, – является памятником жертвам сталинских репрессий.
По прибытию на «строительство века», у Лазаря Шерешевского закончился тюремный 5-ти летний срок, и он был освобождён из лагеря.
Находясь ещё три года в ссылке, Лазарь Вениаминович, в Коми АССР, в посёлке Абезь, городского округа города Инта, был принят, как вольнонаёмный, в лагерный театр при строительства №501, администратором эстрадной группы.
Работал сценаристом, и автором текстов: скетчи, конферанс, стихи, либретто. Со своей первой женой Лазарь Шерешевский познакомился в Салехарде, где отбывал свой поселенческий срок после освобождения из лагеря.
Выпускница Московского библиотечного института Гелия Михайловна Николина, не могла не обратить внимания на фанатичного читателя библиотеки, которой она заведовала.
Они расписались в 1952-ом, а в июле 1953 года приехали в город Горький. Заметим, что Геля, дочь секретаря райкома партии, погибшего на фронте, в годы войны служила медсестрой, была членом партии.
За право вступить в брак со вчерашним зеком она заплатила своим партийным билетом. Это был мужественный поступок. Лазарь Вениаминович с женой снимали комнату в одном из домов, в Горьком, дореволюционной постройки.
Их жильё только условно можно было назвать «комнатой» - в чердачном помещении дома, горбылями было отгорожено пространство, напоминающее мансарду.
Стены изнутри были обклеены обоями, посреди «комнаты» возвышалась печная труба, служившая её обитателям обогревательным устройством. Из мебели – кровать. Несколько стульев, стол.
Жильё Лазаря и Гели служило своеобразным «клубом по интересам», в котором собирались не только студенты филфака от первого до пятого курсов, но и молодые актёры, художники, музыканты.
Не обходилось и без дружеского застолья в складчину. Собиравшиеся здесь люди были симпатичны друг другу, были близки по взглядам на искусство и современность.
В те годы люди ещё опасались собираться демонстративно, но обстановка на чердаке у Лазаря и Гели была настолько доверительной, что страхи, что-то «не то» куда-то улетучивались.
Впрочем, и опасаться было нечего, так как вопросы политики, по негласной договорённости, оставались за бортом этих шумных дискуссий.
В 1958 году, Лазарь Шерешевский окончил Горьковский государственный университет (историко-филологический факультет), на который поступил в 1953 , сразу по прибытию на жительство в город Горький.
В 1958 году, после окончания университета, вначале работал в газете, затем перешёл на творческую работу, и в этом же году вышел его первый поэтический сборник
Лазарь Шерешевский был уже сложившимся поэтом, но многие из стихов, которые он хотел увидеть напечатанными, не издавались в силу их несоответствия принятым в те годы стандартам.
Его судьба, как поэта, в городе Горьком была сложной. Он выживал с трудом, не без помощи жены, случайными публикациями, писал стихи и сценарии к праздникам, кстати, Евгений Евтушенко такие свои стихотворения называл «датскими».
Блестящим поэтом-переводчиком Лазарь Шерешевский стал стихийно, с силу жизненных обстоятельств.
Ещё в последние годы ссылки, будучи не свободным человеком, он продолжал писать стихи, переводил ненецких поэтов, перевёл восемь стихов А. Блока, с русского на французский, переводил классика литовской литературы Эдуардаса Межелайтиса.
В городе Горьком, Лазарь Шерешевский занялся переводами стихов с языков народов СССР: балкарского, грузинского, литовского, ненецкого.
В писательской среде города Горького Лазарь Шерешевский выделялся талантом, необыкновенной работоспособностью, готовностью взяться за любую литературную подёнщину и выполнить её быстро и отлично.
И в то же время, обладая способностью располагать людей к себе, он оставался неугодным местным администраторам от литературы.
И трудно сказать, что было этому причиной: банальная человеческая зависть к таланту и популярность, его еврейство (хотя советская литература не могла пожаловаться, мягко говоря, на отсутствие в ней писателей еврейской национальности), его гулаговское прошлое, а может, и успех у женщин?..
С 1966 году Лазарь Шерешевский член Союза писателей СССР, в 1972 году переехал из Горького в Москву.
Причиной для этого послужил его развод с Гелией Михайловной и женитьба на Маргарите Ногтевой, филологе и поэтессе. В Москве, Лазарь Шерешевский много внимания уделял иронической поэзии, эпиграммам и стихотворным фельетонам.
В 1980 году стал Лауреатом премии журнала «Литва литературная», а в 1996 году был удостоен премии «Золотой телёнок» - «Литературной газеты» («Клуб 12 стульев»).
Лазарь Шерешевский – автор десяти книг стихов и переводов, многочисленных публикаций в журналах, альманахах.
В 1995 году, Евгений Евтушенко, поместил четыре стихотворения Лазаря Шерешевского, в свою Антологию поэзии – Строфы века, с которым он был знаком лично.
Для любого человека, для любой творческой личности нет страшнее врага, чем равнодушие окружающих. Недаром, ещё в далёком 1955 году, Евгений Александрович Евтушенко написал:
«Где и когда это сделалось модным: живым – равнодушье, внимание – мёртвым?».
В идеале необходимо проявлять внимание к каждому человеку: заботиться о живых, помнить о мёртвых и не забывать забытых, в данном случае поэтов.
Всегда удивляет сила духа людей, воевавших, а затем выживших в сталинских застенках и не только не потерявших вкуса к жизни, но и не озлобившихся, не зачерствевших за страшные годы мучений.
Скончался замечательный русский поэт-фронтовик Лазарь Вениаминович Шерешевский 15 января 2008 года, прожив 82 года.
В заключения повествования о жизни и творческой деятельности Лазаря Шерешевского, необходимо сказать, что он по остроте интеллекта и по своевременности эмоциональной реакции на текущие события нашей жизни, и по афористичности высказывания, его можно сравнить только с поэтом Александром Галичем.
Вот философское четверостишие Лазаря Шерешевского:
«Мало движений в истории главных,
Тонет она в непотребствах и сквернах –
То правоверные бьют православных,
То православные бьют правоверных».
Из поэтического наследия Лазаря Шерешевского.
***
Когда б великий Ленин мог сейчас
Из гроба встать, как тень отца Гамлета, -
Нашёлся ли бы хоть один средь нас,
Который бы сказал, увидев это:
«Неладно что-то в Датском королевстве?
Скажи, посмей, - спознаешься с тюрьмой:
Судьба уж приготовила удар свой,
И для тебя прописано лекарство
В обширных пунктах Пятьдесят восьмой!
Отдельный лагерный пункт №1МВД Бескудниково. 1944 год.
«Матери»
Для тебя мои письма – вдвойне доплатные:
Плачем платишь ты за недомолвки мои.
Жизнь - поток, где по дну волочу свои дни я,
Где покорна ты воле могучей струи.
У тебя нет гнезда, у меня нет приюта,
Я живу безотлучно лишь в сердце твоём.
В нём хранишь, первозданную душу мою ты,
И пока оно бьётся, - незыблем мой дом.
И сквозь строй испытаний надеждой ведомый,
Я прошу: дотерпи, дотяни, доживи,
Что и я не остался без мамы, - без дома,
Без уюта, и ласки, тепла и любви.
Отдельный лагерный пункт №1 МВД Бескудниково. 1946 год.
«Вслед этапу»
Нине Веселитской.
Дорожный снег лежит корой берёзовой,
Перед рассветом площадь, как пустырь.
С зарёй тебя, боярыню Морозову,
Увозят в дальний монастырь.
Стрельцы гуськом шагают вслед за старшими,
А под санями колеи скулят,
Как будто под ногами патриаршими –
Полы скрипучие палат.
Рогатка перед крайнею заставою,
Родной Москвы последняя верста…
Привстав, ты осеняешь златоглавую
Крестом крамольным в два перста.
А колокольцев буйство – словно вольницу
На мятежи скликающий набат…
Тебя пою я, гордую раскольницу,
Тебе шепчу я невпопад:
Ты, повторив руки своей движение,
На подвиги меня благослови:
Хочу принять души самосожжение,
Как очищение любви.
1946 год.
***
Я тоскую по женщине. Женщина снится мне,
Как прекрасна она, снится мне по ночам.
Я не знаю, какая, с какими ресницами,
Как волос её волны текут по плечам.
Я тоскую по женщине. Днями горячими
Её образ не встреченный – передо мной,
Дышит женщина жаром любви нерастраченной,
Ширью неба и соками плоти земной.
Я тоскую по женщине. Сколько ни плакал им,
Для меня её люди найти не смогли.
Лишь намёк её образа – статуя с факелом,
Что взметнулась на грани воды и земли.
Отдельный лагерный пункт №1 МВД Бескудниково. 1945 год.
«Постороний»
Жизнь свою я не проворонил,
Хоть и числился ни при чём.
Был тем самым я посторонним,
Вход, которому воспрещён.
Но не стоит тостов застольных,
Важно тайны свои храня,
Круг допущенных и достойных,
Ограждаемый от меня.
Не стремлюсь уподобить вере
Самочинных пророков бред,
Не желаю стучаться в двери,
Где приманкой висит запрет,
Где ленивыми языками
Суесловный смакуют жмых
За своими семью замками,
На своих небесах седьмых.
Не хочу никаких варягов
Моим пустошам и пескам,
Ни особых универмагов,
Ни буфетов по пропускам.
Лучше жить, сомневаясь, мучась,
И не жаждать ни лент, ни блях,
Ни копеечных преимуществ,
Ни отпущенных свыше благ.
Лучше тягостно и бессонно
Мыкать горе своё, пока
Не назвали запретной зоной
Реки, горы и облака.
1976 год.
«Живу в миру»
Живу в миру, - а значит, на миру,
Где смерть красна, где суетность
постыдна,
И раньше ли я, позже ли умру, -
Всей жизни без остатка не постигну,
Как воздуха всего я не вдохну,
Всего земного шара не увижу…
Прижавшись лбом к правдивому окну,
Лишь различу, что дальше и что ближе…
И, отмерцав, как малый уголёк,
Отнаслаждаюсь я, а не отмучусь.
Как в обжитой родимый уголок,
Вселён в свою изменчивую участь, -
Я всё же участь многих разделю,
Как многие, свою исполню должность,
Как все, и отживу, и отлюблю,
И чем-нибудь останусь и продолжусь…
***
Кто сюда дотянется?
Чёрту на рога
Зашвырнуло станцию,
Станцию Пурга.
Здесь ни трав, ни ёлочек,
И сюда бы встарь
Никаких бы тёлочек
Не пригнал Макар.
Но не мшистой плесенью –
Сердцу дорога
Девичьею песнею
Станция Пурга.
Девушки с лопатами
С виду не стройны
Стёганки с бушлатами,
Ватные штаны.
Сбив назад треухие
Шапки с тёмных лбов,
Тянут: «Чую… Слухаю» -
В песне про любовь.
Песня не старинная,
Но и не нова –
Веют Украиною
Плавные слова.
Думкою тягучею
Плещут и журчат
Перед снежной кучею
Песенки девчат.
Как на белом вышихи
Здесь на рушнике
Розовое вишенье
В зелёнОм садке…
Ни тоской провьюженной
Сердцу дорога,
Ой ты, песня южная,
Станция Пурга.
***
Ах, эта боль, - ты зрелости ровесница…
У самых работящих работяг
Бывают дни, бывают даже месяцы,
Когда покажется, что всё не так.
Себя возненавидев всеми фибрами,
Себе же вдруг заявит наотрез,
Что им не те дороги были выбраны,
Не тот был смысл, не тот был интерес.
И бродит, бродит,
бродит неприкаянный,
Самим собой свирепо попрекаемый,
Измаян непонятной маятой,
Каким-то ветром внутренним качаемый,
Твердя,
что и женился – то нечаянно,
Не так,
и не тогда,
и не на той.
Всё перебрав до малого до самого,
Себе внушает в жёсткой прямоте,
Что нужно б жизнь, переиначить заново
Да жар не тот и годы уж -не те…
Мыслители, строители и воины –
Все знают злую боль таких минут.
Пройдя сквозь них, -
и с яростью удвоенной –
Живут…
***
Киев, мой Киев! За кругом Полярным,
В дальних степях, за Уралом седым,
Был я, быть может, и неблагодарным,
И непослушным, - но сыном твоим.
Словно народное сердце, нетленный,
Ты не стареешь в годах и веках.
Только белеют Софийские стены,
Как седина у тебя на висках.
Реет над ними листва молодая
В первой, не смытой дождями пыли…
Как к материнской груди, припадаю
Я к теплоте украинской земли.
Жизнь и любовь вспоминаю былую –
И от нахлынувших чувств в забытьи,
Слёз не стыдясь, я безмолвно целую
Тысячелетние камни твои…
1954 год.
***
Через сотни долгих лет
найдут геологи,
Раскопав останки наших дней,
У Днепра, у Дона, и у Волги
Множество невиданных камней!
Станут вглядываться -
и не будет вериться,
Что вот это каменное тело –
Это человеческое сердце,
Что от горя так окаменело.
1944 год, передовая.
***
Посвятив себя страстям
нешуточным,
Хвастают: «Мы кровь
разъять сумеем!»
И меня считают
промежуточным,
Чем-то между русским
и евреем.
От свирепых воплей
круглосуточных
Становлюсь печальным
и усталым.
Я их тоже числю
в промежуточных –
Чем-то между волком
и шакалом.
«Эпиграммы»
Что еврейская сущность лукава,
Ясно всем из истории всей:
Облапошил Иаков Исава,
Фараона надул Моисей.
Заявил, что пойдёт помолиться,
Чтоб исполнить пред небом обет,
Обещал на три дня удалиться
И ушёл на три тысячи лет.
***
На превратности жизни взгляну,
Озадачен её кутерьмой:
То сума превратится в мошну,
То мошна обернётся сумой.
***
Не всемогуща космоса власть,
Не надо иллюзий питать:
Когда на тарелки нечего класть,
Они начинают летать!
***
В этом веке российский народ
Не один совершил поворот:
Начал с лозунга
«Время, вперёд!»,
Кончил правилом –
деньги вперёд!
***
Эйнштейн! Относительностью твоей
Всё дышит – от космоса и до
кутузки.
И тот, кто в России был
русский еврей
В Израиле станет
еврейский русский.
***
Я нуждался в срочном лечении,
На лечение в клинику лёг
И почувствовал облегчение:
Облегчили мой кошелёк.
***
Не идут у меня дела,
Потонула в пыли квартира…
Если б лень
видом спорта была,
Я бы стал
чемпионом мира.
«Исход»
С плеч содрана последняя рубаха.
И ветер кожу студит, жжёт, сечёт…
И больше нет ни скупости, ни страха:
Прощай оглядка, пропадай расчёт!
И больше нет наставников и нянек:
Плоды своих деяний ты пожал.
И не опасен голому карманник,
И не страшит бездомного пожар.
Не годен в переплавку, в перековку,
Всё исчерпал, истратил и извлёк…
Душа? За душу не дают страховку,
И чёрта нет, чтоб душу взял в залог…
P. S.
Повествуя о поэте-фронтовике Лазаре Шерешевском, нельзя обойти молчанием, его друга детства по Киеву, поэта-фронтовика Григория Михайловича Шурмака, автора широко знакомой песни: «По тундре, по железной дороге» (песня известна и под другими названиями: «Воркута – Ленинград» и «Побег».
Григорий Михайлович Шурмак родился в Киеве 28 мая 1925 года.
По соседству с ним жили его друзья. Наум Мандель (будущий известный поэт Наум Коржавин) и Лазарь Шерешевский – будущий поэт и переводчик, оба прошедшие в жизни – лагеря Гулага. Учились в одной школе №44.
Вместе они занимались в литстудии при газете «Юный пионер», неподалеку от Сенной площади, где их прозвали «могучей кучкой» Кружком руководила журналистка Ариадна Громова, впоследствии известная писательница-фантаст.
После ликвидации кружка, друзья, втроём, перешли в литстудию, при городском Дворце пионеров.
В 1941 году Григорий Шурмак. вместе с родителями, эвакуировался в Узбекистан. По окончанию ФЗО, чтобы облегчить материальное положение семьи, поступил рабочим на урановый рудник Койташ (Койташстрой), Самаркандской области.
Там в 1942 году в возрасте семнадцати лет сочинил песню: «По тундре, по железной дороге».
С весны 1943 года Григорий Шурмак был призван в армию. Попал городской мальчишка – в казачью кавалерийскую часть. Воевал на 2-ом Украинском фронте. После контузии и двух ранений, последнее в августе 1944 года, тяжёлое, вернулся в Киев инвалидом.
В 1949 году кончил Киевский педагогический институт и уехал в Донбасс, преподавал там русский язык и литературу. В 1963 году написал роман «Нас время учило», который был опубликован через 26-ть лет.
В 1967 году вернулся в Киев, работал в интернате воспитателем. В 1968 году по доносу учеников был уволен.
Изредка публиковался в советской печати: киевском журнале «Радуга», московских «Юность» и «Октябрь», в альманахе «День поэзии». В 1975 году в Киеве вышел первый сборник его стихов.
В ноябре 1987 года переехал в город Электросталь, Московской области, с 1988 года руководил там литературной студией. Член Союза писателей Москвы с 1996 года.
С этого времени произведения Григория Шурмака печатались в журналах «Новый мир», «Континент», «Знамя», парижском еженедельнике «Русская мысль», газете «Экспресс-хроника».
Скончался 16 сентября 2007 года, прожив 82 года.
Был дважды женат. У него остался сын, внучка и двое правнуков.
О создании песни: «По тундре, по железной дороге», Григорий Михайлович рассказывал:
«У меня был старший брат Исаак (1920-1943),( в армию записался как Иван), тяжело перенёс голод 1933 года, стал возиться с босяками, попал в детскую колонию.
В 1940 году за кражу часов был приговорён к двум годам лагерей. Срок отбывал на Севере, в районе Пудожа, Карело-Финской АССР, на лесоповале. В июле 1941 года призвали в действующую армию».
Из воспоминаний Григория Михайловича Шурмака:
«… я тосковал, много думал о нём. В ноябре 1942 года в общагу, где я жил, пришёл солдат инвалид Пётр Смирнов. Правая рука у него была искалечена. Выяснилось, что он был взят в армию прямо из лагерей, расположенных в районе Воркуты.
Как и мой брат, он был вором. Оказывается, на фронт отправляли поездом, состоящим из теплушек. Меня поразила тундра кругом, а действует железная дорога – экзотика!
Потянуло сочинить песню, посвящённую брату, который тоже прошёл через северный лагерь и тоже где-то воюет. Начало песни возникло само собой: «По тундре, по железной дороге».
А о чём должна быть песня? Ясное дело: о побеге на волю, о матери, память о которой священна для каждого зэка…»
На фронте, а Григория Михайловича взяли в 1943 году, он пел её ребятам по землянке, после тяжёлого своего ранения, в палате госпиталей, а затем в студенческие годы однокурсникам Киевского пединститута.
В раннюю хрущёвскую «оттепель» 1956 года, Григорий Михайлович Шурмак обнаружил, что песня стала широко известной, случайно услышал её по радио, в исполнении неизвестных исполнителей:
«По тундре, по железной дороге»
По тундре, по железной дороге,
Где мчится курьерский
«Воркута-Ленинград»,
Мы бежали с тобою, ожидая тревоги,
Ожидая погони и криков солдат.
Это было весною, одуряющим маем,
Когда тундра проснулась и оделась в ковёр.
Снег, как наши надежды наудачу, всё таял…
Это чувствовать может только загнанный вор.
Слёзы брызнут на руку иль на ручку нагана,
Там вдали ждёт спасенье – золотая тайга.
Мы пробьёмся тайгою, моя бедная мама,
И тогда твоё слово – мне священный наказ!
По тундре, по железной дороге,
Где мчится курьерский
«Воркута-Ленинград»
Мы бежали с тобою, ожидая тревоги,
Ожидая погони и криков солдат.
1942 год.