О.В.
Луна скользит по свинцу залива.
Береговое гнильё — память о давнем курорте.
На моём столе меня ожидают сливы,
фиолетово-синие сливы в моём будущем натюрморте.
Следы от босых ног на влажном
песке преследуют нас, от тщеты уходящих.
Мы говорим обо всем, умалчивая о важном.
Всё неважное к ночи сыграет в ящик.
Ты зовёшь меня лучшим на свете поэтом.
Утверждаешься в мысли, что я великий художник.
Я не согласен, смеюсь, но не спорю, мне это
по кайфу, как в зной моросящий дождик.
Пока мои кисти без меня скучают,
а ноги мерят длину городского пляжа,
я вслушиваюсь в частые резкие крики чаек,
словно чайки о чем-то всю ночь сутяжат.
Говори, говори, все равно так не будет.
Ты останешься первой среди самых лучших.
Наша судьба — слагаемое из тысяч судеб,
Ты птица счастья, а я — превосходный лучник.
Мы с тобою одни на пустынном пляже.
Только беспокойные чайки наблюдают за нами.
Ты устала, но не присесть на камень, ибо чайками он обгажен.
Мы поворачиваем назад, соприкасаясь плечами.
Наши следы — как два многоточия длинных,
которые вдалеке постепенно превращаются в линии.
Мы говорим о мирах, о душе, о дельфинах,
и о том, что твои нелюбимые цветы лилии.
Мы побежали, ибо стало прохладно.
Ты бежала легко, я пыхтел, отставая.
Луна погасла и мрак наступил непроглядный,
вместе с ним тишина гробовая.
Я устал, задыхался, бежал на пределе.
Я бежал, но во мраке не видел тебя и не слышал.
Где же чайки, неужели они навсегда улетели?
Где же ангелы, ни один мне на встречу не вышел.
Я запнулся о камень, упал и проснулся.
Ты спала со мной рядом, свернувшись калачиком, мирно.
Я обнял тебя, и снова уснул и приткнулся
к твоим волосам, так сладко пахнущим смирной.
Август 2020, Сиэтл