По божьей воле или по иной
всё реже жизни я и солнцу рад.
Мой личный ад почти всегда со мной.
Пылающий, проклятый, жуткий ад.
Нет сил кричать, на горле жесткий жгут.
Деревья тлеют, в углях и золе,
и бесы в черном дом и сад мой жгут.
и кучи чьих-то трупов на земле.
Лежат пластом и сжатые в комок,
В кровавых брызгах пятна тел нагих
В безмолвной муке, в корчах рук и ног.
Я так боюсь взглянуть на лица их.
И пять моих собак в крови лежат.
Стою в саду столбом. Закаменев.
И стаи черных мух вокруг жужжат,
и душат злоба, ужас, боль и гнев.
Над головой, как свод, багровый дым,
и жажда мести сердце в клочья рвет.
Наверно, непонятен молодым
мой ад. Мой ежедневный эшафот.
Но ветер расчищает небосвод
Уходит ад и отступает мрак.
и тает злоба в темной дали вод.
На самом деле было все не так.
Чужой был дом. Сад занялся едва.
Чужие люди, незнакомый пёс.
А трупов... Трупов было только два.
И я тушить с другими воду нёс.
Чужая вообще была страна,
Тогда там мальчик с мамой был убит
и пойман тот, на ком была вина:
Аллаха воин. Юный ваххабит.
Из-за извечной меж племен грызни.
он их убил, поджег их дом и сад.
За то, что были русскими они.
С тех пор в моей душе тот самый ад.
Я вспоминаю вновь, окаменев
Вновь Маргелан, огонь и кровь в пыли.
В душе и боль и гнев. Бессильный гнев.
Проклятье всем фанатикам Земли!