Я приду за тобой по неряшливым тропам,
с перерезанным горлом, с перебитым крылом,
и вернусь в твои жаркие сны обо мне – по российским сугробам,
и ворвусь в твою сонную явь – точно вихрь – напролом,
пусть и выверну руки свои изо всех усмиряющих белых рубах и тяжёлых оков.
Здесь цветёт асфодель; закаляют сраженья ни с чем; здесь рожденье стихов –
далеко не триумф горлопана, но боли излом, –
чтоб прямому отрезку всегда загибаться узлом.
Я приду за тобой. Сколько лет в пустоте отмотал,
чтоб на белом листе рассуждать о сошедшем с креста.
Я приду за тобой, хоть для этого нужен квартал,
освещённый луной, где святой размыкает напрасно уста
и ломает персты, точно нечего больше на свете ломать,
чтоб себя ощущать до конца и выкрикивать кузькину мать.
Где бы взять этот мир, что тебя окружает, губя и слепя?
Я приду за тобой. Я кричу, точно грешник в аду, в этот мир из тебя.
Так услышь! Так услышь! Не вздыханье своё, но беспочвенный крик.
Стрелки общих часов намекают на круг, каждый замкнутый круг – это явный тупик.
Что они говорят? Только «тук», бесконечно одно!
Был бы мир за окном – так бы вырвался в это окно,
раме злобно ущерб ярым натиском тела чиня.
Глянь, уже выхожу, но не знаю куда. Это больше, чем я.
Слушай песню веков. Не оглохнешь, в круг нас единящий вступя.
Я иду за тобой. И уже окликаю глухим циферблатом тебя.
Оглянись, посмотри. Там цветы, не имея границ
нежных форм, в эмпиреях свои завершают тела;
там голодные львы носят крылья и мордочки птиц;
там однажды на фоне небес свой крахмал развела
жадно белая ночь и вжимается тьма только в души – туда поспешим –
поспешим к тем свиданиям, где и жилось, и моглось,
где от вслух прозвучавшего слова случайно «режим» -
только скрежет в зубах. Оглянись – чтоб увидеть насквозь,
посреди ничего и всего, или даже земной суеты.
Я приду за тобой. И осталось одно разузнать, – существуешь ли ты?
май 2017