Нет ничего, кроме тихого света,
и далеко от него до Исхода:
просто печальное нежное лето
энного века, такого-то года,
просто дрожит амальгама покоя,
крутит нелепую шляпу мужчина.
То, что зовётся блаженной тоскою,
не вызывается здешней причиной.
Эта нездешность обычного поля,
эта нездешность фигур человечьих
кажется мне позабытым паролем
для невозможной, и всё-таки - встречи.
Всё невозможно. Фактически. Строго.
Комья и поле, ботинки, крестьяне -
как доказательство близости Бога,
как невозможное "можно" мерцанья.