История СССР. Том 2. 1941-1945 гг.
ГЛАВА 16. ГЕРОИЧЕСКИЕ ПОДВИГИ ВОЙНЫ
В этой главе о подвигах скажу,
о подвигах, которые в войну
были практически в любом бою,
в любой атаке и в любом строю,
при обороне, окружении
и при любом воинственном сражении,
ведь русские дрались, лишь на мгновенье
задумываясь о судьбе своей,
а больше думали только о ней –
многострадальной Родине своей.
Тех подвигов так было много,
что все и не расскажешь здесь,
ведь эта героическая взвесь
витает над страною повсеместно.
Пусть всем героям будет лестно,
что их потомки помнят про войну.
В главе я этой расскажу
лишь несколько из подвигов тех ратных,
чтобы увидели вы ту войну
глазами тех героев безвозвратных,
чтоб генетическая память поколений
проснулась и у вас в мозгу,
чтоб вы гордились ими, и страну
свою любили беззаветно,
ведь жизнь была их так приметна,
что подвиг этот знают все.
Устраивайтесь поудобней,
и я начну рассказ уже.
16.1. Подвиг Героев — «панфиловцев»
Тот подвиг знали просто все,
кто воевал и кто страдал
в многострадальной той земле,
им поклонились тогда все.
Шёл сорок первый год, ноябрь,
вновь наступленье вермахта, число
шестнадцатое, что тогда вело
немецкие войска лишь на Москву,
все подступы её были в дыму.
Лавина танков шла везде,
Волоколамское шоссе,
прорваться легче здесь и все
танки шли по этому шоссе.
Советский фронт сопротивлялся,
он очень страшно там сражался,
но вермахт был сильней вдвойне,
лишь наступал тогда в войне.
316-я стрелковая дивизия,
командовал которой генерал-майор Панфилов,
сражалась в этой стороне
не день, не два на той войне.
Та много раз в огне горела
и отступала, и терпела
всё то, что вытерпеть пришлось
в то время. Эта немцев кость
засела глубоко в их горле,
когда к Москве подобралось
их войско тёмное. Неслось
по всей округе: «Позади Москва!»,
и отступать уж некуда.
7 километров до Волоколамска,
120 километров до Москвы,
к разъезду Дубосеково уж немцы подошли.
Измотанная русских артиллерия,
осталось только две брони –
артиллерийских пушки, что стреляли,
примерно 30 человек, что шли
с боями возле небольшого леса
и новой железнодорожной ветки,
где электрички до Москвы уж шли.
Невероятное свершили там они,
они вели бой с той лавиной –
50 немецких танков строем шли
на их позицию. Не видно,
в дыму всё было, как те танки шли,
но русские в окопе залегли.
Расставив пушки по бокам,
держали бой в своих руках,
в буквальном смысле голыми руками,
ползли навстречу танкам и бросали
бутылки с смесью зажигательной,
и отползали, как могли.
Они подбили 18 танков,
а остальные развернулись и ушли.
Солдаты русские погибли почти все,
их было, говорили, двадцать восемь,
но не пустили там к Москве
лавину танков, только осень,
стояла что в холодном ноябре,
увидела той бой во всей красе.
А позже, уж рассказывали все,
по памяти их имена всплывали,
и их к наградам представляли,
уже посмертно списком всем.
Сам Жуков представление писал,
и к званию Героев Советского Союза
то представленье направлял,
и Сталин сам то подписал.
Таких боёв там было много,
стояли до смерти тогда,
ведь позади была Москва,
и отступать там было некуда.
16.2. Подвиг Александра Матросова
Шёл страшный сорок первый год,
вся молодежь стремилась лишь на фронт,
чтобы вступить в борьбу с врагом,
который был тогда силён.
И наш герой, был молод он,
он был зачислен добровольцем,
военную науку познавал,
курсант пехотного военного училища,
на марш-броски его бросал
виток войны, досрочно фронта он познал,
ведь из училища досрочно
был выпущен и очень срочно
направлен на передовую.
Судьбу познал тогда такую
весь выпуск молодых солдат.
Он воевал, как все, в пехоте,
обычным был солдатом в роте,
все тяготы войны познал
за год, который воевал.
Начало, сорок третий год,
февраль так огненно придёт
в тот бой и нашего героя
с собой навеки унесёт.
Во Псковской области был бой,
в посёлке, что Чернушки звался,
огонь фашистов был такой,
что тактике боёв не поддавался.
Три вражеские дзоты
стреляли непрерывно, боты
бронемашин на штурм не шли,
не видели просвета и они.
Но штурмовая группа бронебойщиков
всё ж уничтожила один тот дзот,
а следом и второй был взят тот дзот,
но третий – неприступен был оттуда,
и не подлезть к нему из ниоткуда,
просматривал он всё и отовсюду.
Солдаты замерли, вгрызаясь в землю,
к рву не подобраться было никому.
Три автоматчика пытались подползти
поближе к дзоту, но, увы, все пали,
прошитые очередями, что смели
их, словно рассекли той сталью.
А пули сыпались стеной,
враг наслаждался той игрой,
почти остановился бой,
никто не двинул ни ногой.
И принял цель лишь наш герой.
Он с отвлекающим манёвром
подполз почти что за стеной,
хоть пули сыпались горой,
и перед ним, и сзади, будто,
враг поиграть решил. Герой,
воспользовавшись передышкой
врага, уже почти подполз туда
и кинул две гранаты во врага.
Они разорвались почти у дзота,
затишье наступило, рота
почти в атаку поднялась,
как вновь стена огня взвилась
из пулемёта того дзота.
Гранаты кончились, патроны на исходе,
но Александр думал только миг,
он понял – только он на дзоте
здесь остановит пуль всех визг.
Он лёг на пулемёт всем телом.
Герой наш был не просто смелым,
он был единственным в тот миг,
чтобы открыть движенье для своих.
Душа взлетела в поднебесье,
откуда видела полесье,
и тот посёлок, что был взят
спустя лишь час, огнём объят
был стан врага, и повсеместно
солдаты русские сидят.
Он видел всё оттуда. Говорят,
что души видят, удовлетворённо
те возвращаются домой и, словно,
оживши, в воздухе парят.
Когда о русских говорят
и вспоминают тех героев,
никто не называет их изгоем,
они – велики во сто крат!
Они – великие герои,
и жизнь отдали те не просто так,
они отдали жизнь, чтобы на воле
потомки жили здесь свободно. Говорят,
что «подвига Матросова» так было много
за годы той Отечественной войны,
таких, как он – больше четыреста,
великие герои все они.
Послушай звуки тишины,
которая звучит над русским полем,
как говорят с тобою колоски,
трепещутся по ветру поневоле.
Они здесь слышат отзвуки войны
в другой реальности оттуда,
те отзвуки здесь слышно отовсюду,
они – лишь эхо тишины.
Я расскажу вам дальше подвиги войны,
я расскажу вам о характере героев,
которые во времена войны
были примером мужества для многих.
16.3. Подвиг Алексея Маресьева
Маресьев – символ воли и мечты,
свою мечту он так лелеял,
упорно шёл к ней, и затеял
игру с дорогою судьбы.
Мечтал он в летчики пойти,
любил он небо больше жизни,
но жизнь была сложна, чтобы прийти
и просто дать, что хочешь ты.
И Алексея юности мечты,
казалось, не смогли бы совершиться,
здоровье было слабым, чтоб учиться
на лётчика, но как – тому не быть?
Пошёл сначала токарем, металл чтоб лить,
училище окончил и направил
все документы в авиационный институт,
но вдруг с райкома комсомола
путёвку дали – срочно в путь –
строительство посёлка на Амуре,
с дороги той уж не свернуть.
Мать причитала, но немного,
в Дальний Восток направив путь,
он и не думал, что такого
признания мечты преподнесут.
Там климат был совсем иным,
он, не заметив, возмужал,
и медкомиссию прошёл,
что доктор и не возражал.
Он в армию был призван на Амуре,
направлен в авиапогранотряд,
и первые полёты здесь освоил,
чему был несказанно рад.
И принят был в Батайское училище,
где авиации учился он исправно,
остался там работать, что не странно,
и здесь же получил весть о войне.
Хоть жил он в дальней стороне,
на фронт ушёл одним из первых,
имел тогда стальные нервы,
свой первый боевой полёт
он совершил уже на фронте
в том страшном сорок первом, и потом
летал, летал, как будто он,
не думал ни о чём другом.
Он видел только небо и врага,
в боях безстрашно бил по цели,
но вдруг в одном бою, увы, удача
была на стороне врага.
Он был подбит и в ноги ранен,
он рухнул с самолётом на деревья
на территории врага и, бремя
возможного плененья осознав,
он всеми силами пытался
пробраться дальше линии врага.
Сначала на больных ногах,
затем ползком он пробирался,
и 18 суток он сражался
с ранением, в полубреду,
как выжил – не известно никому.
Каким-то чудом, но пробрался он к своим
израненным и воспалённым,
притом он сильно обморозил ноги,
попал он в госпиталь совсем больным.
Врачи, увидев, обомлели,
Они сказать ему не смели,
что ноги чёрные – гангрена,
не совместима с жизнью, из её плена
лишь может ампутация спасти.
Очнулся – без обеих ног,
все думали – настолько плох,
что заключение мгновенно написали –
к полётам не пригоден.
Он понимал, что не безволен,
он – человек, не зная боли,
он рвался снова воевать
без ног, лишь только б доставать
педали, дальше он способен
и на протезах воевать.
Он заразил всех силой воли,
тренировался он до страшной боли,
он на протезах танцевал,
и всем врачам сам доказал,
что он способен, как любой другой,
летать над гордою страной,
и небо от фашистов защищать
он будет непременно продолжать.
И он летал, и воевал,
своё призванье оправдал,
он после ампутации двух ног
нанёс урон врагу немалый,
7 самолётов сбил. Неправым
был тот, кто вынес приговор,
что с лётчика не будет толк.
А он за всю войну покинул полк
лишь на ранения леченье,
а после выписки стремленье
возобновил и совершил
боевых вылетов под девяносто,
глаза в бою горели просто.
Он уничтожил самолётов у врага
одиннадцать, и он летал всегда
и уж после Победы. Те его полёты
были примером мужества, зачёты
война поставила ему туда,
в зачётку с именем судьба.
И наш герой тот никогда
не возгордился, не зазнался,
он молодых учить старался,
всю жизнь он прожил «на ура»!
Маресьев, он – герой на все века!
16.4. О русской смекалке расскажу
Я снова подвиг расскажу –
кровавый бой вокруг реки.
Рассказывали старики,
что было это под Воронежем,
Дон-Батюшка – названье той реки,
в которой воды очень глубоки.
Тот бой кровавый был зимой,
где берег Дона столь крутой,
что видно всем, как на ладони,
любое шевеленье, и любой
фашист простреливал весь берег,
не подобраться было вновь.
Тот берег Дона, что крутой,
фашисты заняли рядой,
он был почти отвесным, как горой,
и закрывал он их в тот бой.
Советские солдаты думали недолго,
разделись прямо до кальсон,
оружие на берегу оставили,
и в белом нижнем их исподнем
пошли по льду реки, и в унисон
подняли руки, якобы сдаются в плен.
Их было двадцать человек,
что шли на тот отвесный брег,
у каждого был нож под той рубахой,
и русский дух, сильней, что всех.
Фашисты стали потешаться,
что русские сдаются в плен,
и перестали напрягаться,
расслабились и ждали этот плен.
Солдаты русские стали взбираться
на тот отвесный Дона брег,
ножом вгрызаясь, и подтягивая вес,
и все залезли на отвес.
И немцы думали – всё, занавес,
ведь русские сдаются в плен,
не осознали, что в противовес,
атака русских ведь начнётся здесь.
Да, русские пошли в атаку,
затеяв голыми руками драку,
имея из оружия лишь нож,
и, понимая, что на смерть идут,
они зубами рвали немцев,
которые отстреливались тут.
Внезапность действий – главный козырь,
и, повалив врага об оземь,
ножом прокладывали путь,
а, после автоматы захватив,
успех внезапности развив,
дали возможность всем другим
пробраться через реку к ним.
Солдат тех много полегло,
но русские прорвались на позиции,
им было там к чему стремиться,
они же воевали за своё,
и не взирая ни на что –
на холод, страх, высокий брег,
на лёд, на немцев и на смерть,
могли любое то стерпеть,
и, если надо – умереть.
Русский солдат сильней, чем плеть,
русский солдат сильней, чем смерть,
русский солдат – он несгибаем,
он может всё перетерпеть.
За Русь он может умереть!
И подвигов подобных было много,
ведь сказывали о таких премного,
смекалка русская в бою,
помноженная на их храбрость,
была главенствующей в войну
и немцам не понятна никому.
16.5. О тружениках тыла я спою
Когда пишу я о России,
я вспоминаю стать людей
и подвиги их боевые,
и независимость идей.
Но только я глаза закрою,
я вижу этот главный сон,
где это небо голубое
и укрепления кордон.
И мысли сразу мчатся вон,
они, друг друга прерывая, галдят,
и, словно в унисон,
меня к вершинам призывают.
В вершине, в дивной тишине
витают образы прекрасно,
что в той измученной войне,
погибли всё же не напрасно.
Героев много на войне,
им гимн слагаем ежечасно,
но в той возвышенной стране
не только подвиги прекрасны
тех, кто погибли в той войне.
Как много там людей прекрасных,
что так трудились много вне
фронта, где в тылу всечасно
ковались мысли о стране.
Так много думалось и мне.
Ведь как же было тяжело
в те страшные шальные годы,
где и не пелось, не жилось,
и даже думать не моглось,
лишь только бы страна всецело
Победу выстояла, смело
в бою ковала, а не пела,
великую судьбу свою.
И всё же я вам здесь спою
тот гимн, как в Выси заалела
звезда людей, и труженика смело
могу назвать героем я.
Всё это – Родина моя!
Ты велика трудом героя,
что спозаранку у станка
ковал снаряды те для боя,
для неприступного врага.
Там не было мужчин и, стоя,
лишь только женщины без воя
весь лес рубили и зимою
брёвна те таскали. Злой
мыслью о фашистах упиваясь
те, кто стоял упрямо у станка,
на каждом том снаряде написали:
«За Родину! За Сталина! Ура!»
В тылу трудились бабы, старики да дети,
которые вставали на рассвете,
и жили в поле, где густела рожь,
и каждый колосок чтобы сберёг,
чтобы для фронта было это тесто,
где булочник бы хлеба им напёк.
Там под учёт был каждый колосок!
Всем было голодно и холодно, но всё же
тяжёлую работу, что в колхозе,
все выполняли не ропщя.
Никто там не жалел себя!
Лишь только голосили в голос
от похоронки, что придя,
изматывала душу, словно волос,
вытягивала силы из тебя.
И женщины кричали, млели,
тот волос рвали у себя,
но всё ж вставали, не болели,
за мужем долго голося.
Они трудились, не успели
познать мужского забытья,
где руки ласковые б смели
хоть чуточку, но приобнять тебя.
И мужа в той душе похороня,
они вставали и мужнели,
и статью мужа хорошели.
Сильней их делала Земля!
О, сколько вынесли те руки,
что сноп пшеницы у стога
крутили, словно эти муки
не тяжко бремя для себя.
И лишь бы выдержать, любя
детишек маленьких, жалея
лишь только их, а не себя.
А сколько женщин у станка
работали, не покладая рук,
не зная отдыха, и только звук
от выплавки того свинца
звучал в ушах, как ультразвук,
всё заглушая – боль и страх,
и всё звенел, звенел в ушах,
и на повышенных тонах
те женщины не слышали уж вовсе,
после войны глухими став.
А как работали те дети,
что за пятнадцать лет познав
лишь только голод, холод, ветер,
и у станка весь день стояв,
работали на сборке пистолетов,
винтовок, пулемётов, бомб,
не то, чтоб думали о лете,
поесть успеть бы и потом
забыться тяжким летним сном,
и снова думать лишь о том,
как выполнить ту норму взрослых.
Все думали там о другом:
«Всё – для фронта!
Всё – лишь для Победы!»,
а жизнь другая – то потом.
И жили так четыре года,
и страшно думать, что потом
никто не вспомнит о былом.
Но мы всё вспомним, не забудем,
мы будем помнить каждый дом,
тот, что разрушен силой бомбы,
тот, где загублен отчий дом,
где было детство, счастье, мама
и пахло хлебом за углом.
Мы будем помнить каждый гром,
тот, что гремел под небесами,
и грохотал от этих бомб,
что сыпались на нас. Стихами
мы воспоём всю эту память,
что будет вечно жить, и знаем,
что не забудем ни о чём!
Ведь в этом мире мы живём,
где только память правит нами,
мы любим этот отчий дом!
Мы не забудем ни о чём!
И ни о ком мы не забудем!
Мы память предков сохраним
через года, через века,
Мы не забудем никогда!
16.6. Подвиг врачей и медсестёр в войну
О подвигах в войну вам расскажу,
которые не были ратными,
но были просто необъятными
по своему характеру. Уму,
порой, здесь не хватает пониманья,
чтобы понять те подвиги в войну.
Сейчас не о солдатах говорю,
и не о тружениках тыла я пою,
пою я песнь госпиталям и медсанбатам,
а вместе с ними тем ребятам,
совсем молоденьким девчатам,
которые спасали жизни
всем раненым в любом бою.
Сейчас о них я вам пою.
Та песнь – гимн всем врачам,
всем медсестричкам и медбратам,
хоть подвиг их и не считается всё ж ратным,
но он велик во все года.
Ведь чем всегда страшна война?
Тем, что уносит жизнь она,
тем, что ранения приносит,
боль от которых велика.
Бывает боль такою страшной,
что крики с поля боя громогласно
слышны на расстоянии. Рывка,
бывает, не хватает, чтоб спуститься
в воронку бомбы, и тогда
та помощь медсестёр катастрофически важна,
как воздух она раненым нужна,
спасает жизни им она,
та помощь медицинская. Она
стоит без устали там, у стола,
и долго зашивает раны,
она стоит и видит драмы
судьбы у каждого солдата,
осознаёт, что есть, порой, лишь вата,
бывает нечем рану ту зашить,
но человек ведь должен жить,
и потому рукою рану зажимает,
чтоб только кровь остановить.
Когда ж в солдате снова нить
сердечная хоть чуточку забрезжит,
она всегда опять спешит,
чтоб дотащить его до прежней
позиции, где можно жить,
и снова раны шить и шить,
и ничего не говорить,
смотреть в глаза и понимать –
солдат тот будет умирать,
что не помочь ему уж боле.
Не страшно ль то осознавать?
Опять зовёт соседняя кровать,
молоденький солдат кричит от боли,
нет сил те крики слышать боле,
но нужно ведь идти и помогать,
воды всем раненым подать,
тем, кому ту воду можно дать,
иль успокоить тех, кому нельзя,
в ком огненная пуля пропорола
все функции и вся горит она,
субстанция внутри человеческого поля.
Горит, а хочется дышать,
о, как же давит та кровать!
Хоть медсестричку что ль позвать,
ведь невозможно лишь кричать:
«Сестрёнка, милая, приди,
дай мне водички, погоди,
постой тут, рядом, ну, не уходи,
мне легче, если рядом ты».
И ты стоишь, когда есть время,
невыносимое то бремя,
но ты стоишь, хоть этим помогая,
ведь понимаешь – умирает…
Как объяснить сознанью своему,
что ненавидишь ты войну,
что хочется кричать до боли,
невыносимо видеть боле
и красный цвет тех ран, и свет
софитов хирургического поля,
и белый цвет бинтов, но воля,
помноженная на приказ,
вдруг помогает самоустраниться,
чтоб не сойти с ума, не биться
в агонии, что каждый раз
опять одно и то же – снова
вагоны с ранеными, госпиталь, этаж,
и снова уж в который раз –
опять солдат, кишки, вновь операция,
бинты, клок ваты, передислокация…
О, Боже, защити же нас!
О, Бог, спаси и сохрани,
О, Бог, прошу – останови
потоки раненых людских,
ты пожалей нас здесь, мирских!
- Ну, ты поплакала? Что, легче стало?
Теперь вставай, иди, не доставало,
чтоб операция шла без тебя,
ты ж хирургическая медсестра,
ты ж понимаешь – без тебя
не просто быть хирургу у стола.
иди, не раскисай, и помогай,
и снова раны зашивай!
И вновь идёшь, ведь это надо,
и снова смотришь добрым взглядом
на лица раненых бойцов,
и ждёшь лишь только тех гонцов,
что скажут: «Снова наступление,
сворачивайтесь быстро и в движение»,
и снова жизни в продолжение
бежишь спасать своих бойцов.
Как жаль, что не услышишь слов,
что скажут подлечившиеся, вновь
на фронт без промедленья,
и нет от этого спасенья,
увы, пока не победим,
иль не умрём, иль не сгорим
от бомб, что авиация несёт,
и так уже который год.
И ты терпи, сестрёнка, знай,
хоть смерти видела ты через край,
лишь ты всем помогаешь в рай
уйти без боли и печали,
и Бог, тебе, сестричка, помогай!
Вновь раненых сегодня привезли,
девчушка вот с косичками в крови,
вытаскивала с поля боя
огромного солдата без сознанья,
в ней не было тогда и осознанья,
что он мощнее её в сотни раз,
она же надрывалась много раз,
тащила и тащила, лишь бы дальше
от взрывов танков, только в этот раз,
услышав тот летящий свист,
собой накрыла его тело.
Её осколками задело,
вся окровавлена спина,
и без сознания теперь она.
«Бригада, принимаемся за дело!»
Сестра спокойненько её раздела,
но ужаснулась – нет спины,
осколками все мышцы изрешечены,
вновь собирать придётся по кусочкам,
Отец Всевышний, помоги!
И кожа вся – по лоскуточкам!
Теперь эта сестра и без вины
себя считает виноватой,
что испугалась той спины.
Как собирать её? Бог, подскажи!
А Бог всё видел и молчал,
он, молча в руки силу дал,
она взяла из лотка вату,
кровь, тоже молча, собрала,
в руки хирургу скальпель подала,
и снова, как обычно, начала
вытаскивать осколки боевые,
и поняла, что руки не кривые,
а значит, молча, ты должна
своё предназначение всегда
здесь выполнять привычно и спокойно,
судьба такая у тебя.
О, страшная, проклятая война,
и все-таки я побеждаю здесь тебя,
здесь, на этом хирургическом столе,
здесь – поле боя, и во мне,
где бьётся сердце медсестры,
которая необходима всем, как ты,
Всевышний наш Отец,
ты дай нам только силы, чтоб конец
войне мы все увидели счастливо,
пусть это будет твоё диво,
ты помоги нам победить,
чтоб дальше мы могли бы жить!