История СССР. Том 2. 1941-1945 гг.
ГЛАВА 15. БОИ ПОД ВОРОНЕЖЕМ. 1942 Г.
В июле немцы заняли Воронеж,
седьмого было то числа,
правобережье города - в их зоне,
и пленных было, что гора.
И немец покорял Воронеж,
он местных жителей сгонял туда,
в Курбатово, был лагерь, как в загоне,
с колючей проволокой сквозь тебя.
Всех, кто работать мог, гнали в концлагерь,
что в Семилуках был, и в селе Хохле,
всех немощных сгоняли втайне,
чтобы расстреливать их, как в котле.
Многострадальный мой Воронеж,
всё это был, как будто, сон,
большой овраг степной, где, словно тонешь,
и в вышине звенит прощальный стон.
Песчаный Лог, навечно ты запомнишь
те выстрелы сквозь муки и сквозь стон,
и детский крик: «Где моя мама?!» вспомнишь,
и у земли услышишь женский стон:
«Я здесь, малышка, ты не бойся,
иди ко мне, ложись скорей,
пригни головку, всем не больно,
мы улетим с тобой, поверь».
И улетали души звонко
под звуки выстрелов в глуши,
чтобы потом все пили самогонку
в Логу том за помин души.
Песчаный Лог, ты выстрадал то горе,
что немцы в наш Воронеж принесли,
нам не забыть аллею, где герои
пристанище последнее нашли.
Их здесь так много – трупов мирных
простых воронежских людей,
которых немцы сбрасывали, словно
играли в мир своих затей.
415 взрослых и 35 детей
зверски убиты в том овраге
той быстрой смертью из смертей,
когда расстреливали, как на параде,
в шеренгу выстроив людей.
Туда везли больных и пленных,
как будто госпиталь перевозить должны,
и этот образ мук нетленных
запечатлился нам в умы.
Везли туда попеременно,
машинами грузили, сами шли
те люди, безвременно
кончину в том овраге все нашли.
А немец заставлял ложиться
живым на мертвых в тот овраг,
и, уложив пластами так,
людей пристреливал в затылок,
ходил по трупам зверский враг.
В том страшном сне одна спаслась,
Поповой Александрою звалась,
она легла, как приказали
и муку смертную ждала,
да только немцы в ней признали,
что не жива уже она,
и сверх нее другого расстреляли,
который, падая, задел слегка.
И обагрило кровушкой горячей,
и слышала она тела,
что шевелились сверху массой,
и лишь молилась Богу тихо, не крича.
А когда немцы, всё закончив,
разъехались по своим делам,
она тихонько стала выбираться
по тем расстрелянным телам.
И спряталась в бурьяне, чтобы там,
сидеть, как мышь, не шевелясь,
и видела расстрелы новых
людей тех партий, что везлась
грузовиками снова, снова
в ту шевелящуюся вязь.
Всей этой мерзостью, смеясь,
командовали Август Брух и Эдуард Золя,
преступники нацистские, чьи души
должны гореть в аду за эти муки,
что вынесла в Воронеже Земля.
На этом я закончу строки
повествований сентября
на том воронежском участке фронта
сорок второго года, где горя,
солдаты наши бились, бились,
а немцы всё глумились и глумились
над жителями местными тогда.
И дальше расскажу вам про пехоту,
что с танками сражалась там, крича «Ура!»,
бросаясь с автоматом к дзоту,
и грудью закрывая, и горя.
Мы долго там держали оборону –
до следующего января,
и всё ж не сдали главный берег Дона –
левобережье города тогда.
А враг бомбил Воронеж, как из рога,
что изобилия те бомбы сыпались туда,
и к завершению войны немного
всех зданий уцелело от врага.
Там и сейчас стоит одна Ротонда,
как призрак той войны, которая не зря
напоминает всем то слово громко –
«ВОЙНА», одним лишь взглядом глядя на тебя,
чтобы запомнилось потомкам,
которые здесь будут жить спустя года,
что вынесла тогда больница та Ротонда,
в том сквере Транспортном цветя.
То здание клинической больницы
все строили для медиков тогда,
аудитории как у амфитеатра,
чтоб лекции читать. У алтаря
сейчас там можно помолиться,
там церковь рядом, сквозь года
мне снится областная та больница,
что строили студенты все не зря.
Она – как символ вечности из мрака,
заполоняет болью все сердца,
склонилась над измученной столицей,
что звалась – Чернозёмная звезда.
Воронеж - Чернозёмная столица,
о, сколько ж вынесла твоя земля!
Пусть будет пухом та земля погибшим,
о них мы помним, голову склоня.
Ещё я расскажу вам про Воронеж,
что там творили немцы в те года,
как чернозём там вывозили в тоннах,
заполоняя им все поезда.
И шли те поезда в Германию тогда,
чтобы рожали наши зёрна
на склонах Бранденбурга, чтоб земля
кормила б наша эти всходы.
И молодежь всю угоняли, говоря,
что здесь, в Воронеже, славяне схожи
с арийцами, и будет их земля
арийской вотчиной и отчим домом.
А остальных расстреливал, слепя,
как в психбольнице той «Орловки»,
где похоронены больные, что тогда
лечились и скрывались ловко,
пока те немцы не пришли туда,
да раскопали ямы во дворе больницы
и сбрасывали без разбору всех туда,
их расстреляв и прикопав землицей.
Всего расстреляно 700 больных,
13 раненых и 2 врача,
и пятеро простых ребят,
что там скрывались от врага.
Враг не гнушался никогда,
ни тем, что мирных бил тогда,
ни тем, что пленных убивал,
ни тем, что слабых расстрелял,
ни тем, что психбольных созвал,
да над той ямой расстрелял,
ни тем, что юных угонял
и от семьи их оторвал,
ни тем, что жёг тогда дома,
что разбомбил все города,
что растоптал в полях ту рожь,
что чернозёма вывез воз.
Терпела долго та Земля,
оплакивала те поля,
из глаз катилась та слеза,
душила горло та рука,
что завернула кулака,
крича верхам: «О, Бог, когда
ты прекратишь войну?! Когда
ты всё воздашь врагу сполна?!
Когда прогонишь ты врага?!
И возродишь те города?!»
Но Бог качал главой, следя
за всем происходящим, говоря,
что каждый должен сделать сам
свой выбор доли – «Аз воздам!»
Без русской доли небесам
не нужен мир напополам,
лишь победителя не судят,
когда в добро ты веришь сам.
И прекращая балаган,
Бог знал, что только их умам
здесь суждено вершить победу
к всем ослепительным верхам.
Итак, мы плавно перешли к томам
истории Руси, и чтобы вам
понятно было это действо
в ту злу эпоху лиходейства,
где шла война, но по пятам
уж шла Победа к тем умам…