Ей ничего не стоило
И если я снова о ней вспоминаю, то почему бы не вспомнить об этом: она всегда сжимала мою голову горячими бёдрами тогда, когда я, отринув ледяной стыд, замирал над её лоном и смотрел на плавность вопреки всему девственных линий, пробуждающих во мне гордого зверя, в каких только лесных берлогах не оставившего желтоглазое потомство, но неприрученного никем ранее до неё, я становился слишком страстным в желании, и чувственное во мне оказывалось то неожиданно сонным, то нарочито механическим, одновременно жёстким ритмом и мягким скольжением... Ей ничего не стоило заставить меня прекратить, но разве хотела она этого прекращения, разве о воздержании, отнимающем силы у сердца, рыдала она по воскресеньям в пуховую подушку, доставшуюся ей от матери, которая уехала на балтийские берега встречать старость. Она содрогалась, как ангел расправляющий крылья в религиозном экстазе, а потом она теряла сознание, чтобы по прошествии нескольких бесконечных в её ощущении минут прийти в себя немного другой — счастливой и беспечной, не думающей о том, что завтра непременно наступит, и меня уже не будет рядом. В эти мгновения, когда мои щёки согревались от жара её бёдер, а губы прикасались к вечно таинственному, я и сам забывал о земной памяти, о том, что любое начинание по божественной воле всегда имеет пределы, я становился безумцем, преступником и праведником, ворующим ничейное счастье на стыке земного и небесного мира. Её тепло становилось моим теплом и тогда — оставаясь с закрытыми глазами — я чувствовал, как дрожит её живот, как бьётся тугая жилка под коротким шрамом на левом запястье, я знал, что сейчас её нет здесь, её нет нигде. Она была вся во мне, она становилась мной.
...
Ну вот и потемнело за окном. С этого понедельника мы с котом, не сговариваясь, решили по очереди нести вахту по охране заоконного мира, не позволяя ему без спросу проникать в наши воспоминания.