17.
Уже конец рассказа недалёк…
Едва-едва дождаться Эдвард смог,
Когда пора вечерняя придёт,
Когда дорога в табор поведёт…
Охваченному ощущеньем счастья,
Ему казался дорогим весь свет!
Да разве жил он эти двадцать лет,
Не зная жизни?! Все её ненастья
Все трудности, встающие горой,
Для человека непреодолимой,
Ничто в сравнении с минутой той,
Когда услышишь от своей любимой
Слова, которые теперь важнее всех –
В них твоя сила, гордость, твой успех!..
И мы не ошибёмся, если скажем,
Что Эдвард никогда ещё, нигде
Сполна не упивался мигом каждым,
Как в таборе сегодня, в этот день.
В душе его сейчас всё ликовало:
Ведь он-то знал, что Роза танцевала,
Смеялась, пела только для него!
Не замечал он больше ничего…
Была в тот вечер Роза хороша,
Как никогда! Её лицо, глаза –
Всё то, что может чувства выражать,
Не уставало радостью дышать!
И не увидеть этого было нельзя.
Куда они исчезли, не заметил
Никто из веселившихся гостей.
Наедине подслушивал их ветер,
Делился с рощей тайною своей.
Луна на них смотрела благосклонно,
Он сама соединяла словно
Две тени одинокие в одну …
И в этом мы не обвиним луну!
Слова любви, как жизнь сама, не новы,
Но всякий раз покажется двоим,
Что каждое родившееся слово
Является открытием твоим.
Их можно слушать и не понимая,
Их можно равнодушно говорить
По многу раз. Но в первый раз открыть,
Услышать, близко к сердцу принимая,
Тогда, когда случится полюбить…
Про Розу всякие ходили разговоры,
Роман их с Эдвардом замечен всеми был.
Кто одобрял, кто, усмехаясь говорил:
«Вот погоди, исчезнет табор скоро,
А с ним исчезнет Роза навсегда…
Вот и посмотрим, что будет тогда…».
Иной злорадствовал: «Богатый он и знатный,
А на себя кладёт такую тень!
Связаться с нищею, с цыганкой! Третий день –
То в табор, то домой, потом обратно…
Задаривает видно… Что ж отец?
Пора б найти невесту, наконец,
Приумножать отцовский капитал,
А не транжирить… Вот, каков финал!
Забыто всё – приличия и нравы,
И совесть – на уме одни забавы!»
Кого-то зависть жгучая брала…
Трезвонили во все колокола!
Прошелестел ещё один слушок:
Мол, если приглядеться хорошо,
То Роза вдруг начнёт напоминать
Жену покойную затворника… Принять
Серьёзно этот слух не захотели,
Ведь всякие бывают совпаденья…
В цыганке этой мы не разглядели
Всей благородности происхожденья…
А Эдварда тот слух и не достал –
Уж очень был он тих и очень мал…
К своей усадьбе Эдвард подъезжал,
Когда уже чуть-чуть бледнело небо.
Он никогда ещё таким счастливым не был…
Невольно взгляд на доме задержал –
Темны все были окна, лишь в одном
Едва заметный огонёк свечи дрожал.
А то окно было его окном.
Сомнений не было – его там кто-то ждал…
Остановился Эдвард до того,
Как в комнату свою дверь отворить.
Там предстоял какой-то разговор –
Меньше всего сейчас хотелось говорить…
– А, это Вы, отец… А я гадал,
Кто ж в эту пору меня станет ждать?
Тот, усмехнувшись, продолжал читать
Ту книгу, что и до него читал.
Потом неспешно книгу отложил,
Достал сигару, молча закурил.
Минуты две они молчали оба.
– Я здесь сижу давно. Пришёл я, чтобы…
Серьёзно я хотел поговорить…
Днём разговор у нас не получился –
Совсем напрасно ты погорячился…
Так может, выйдет ночью?
– Может быть…
– А ты из табора?
– Оттуда.
– Это видно и по тебе… Ты знаешь,
Мне обидно,
Что ты не можешь управлять собой,
Что ты способен всё забыть порой:
Кто ты, зачем, что в жизни предстоит…
Не надо делать удивлённый вид!
Я про роман с цыганкой говорю.
– Про Розу? Ну так я её люблю!
– Он любит! – Рассуждаешь, как дитя!!!
В конце концов, всему есть свой предел!
Дикарка завлекла – люби шутя,
Чтоб неприятностей ты после не имел!
– Я не пойму, о чём тут говорить…
– Ты сам себе способен навредить!
Подумай сам, прошло всего три дня –
Уже насмешки, пересуды, слухи…
– Кому какое дело до меня?
А слухи – так они у нас от скуки.
– Я шёл к тебе поговорить добром,
Так нет же – ты остался при своём!
Но вот тебе родительское слово.
Не обижайся, что оно сурово…
Недаром славится наш древний род,
Недаром он достойнейшим слывёт!
Возможно ль, чтоб причудами своими
Ты тень бросал на нас, на наше имя?!
И если ты не хочешь понимать,
Я меры буду вынужден принять…
– Да Вы, отец, когда-нибудь любили?
– Любили… В этом счастье находили,
Но никогда любовью не вредили…
– Вы причиняете такую боль!
Позвольте, я о Розе расскажу!
– Да нет уж, вот от этого уволь.
Я всё сказал и с этим ухожу.
Да, я совсем забыл тебе сказать:
Мы завтра всей семьей приглашены
К моим друзьям. Поехать все должны!
Вот и советую тебе ложиться спать,
Чтобы за это время отдохнуть,
А поутру пуститься с нами в путь.
По-моему не стоит объяснять,
Как Эдвард проводил остаток ночи.
Нехорошо на сердце было очень,
Но сколько он не думал, только точно
Решения ни одного не мог принять.
И удалось лишь утром задремать.
18.
С утра нахмурилось, предсказывая дождь.
Природа вся затихла, затаилась,
К земле поближе небо опустилось.
День пасмурный… На то он был похож,
Что на душе у Эдварда творилось.
Но он умел собою управлять:
Приветлив был и неизменно весел.
И по нему никто бы не заметил,
Что он тревогу вынужден скрывать,
Что он не знает, что же предпринять…
«Отец не станет даром говорить –
Фамильную он защищает честь.
Любовь и честь – ну как их помирить?
Какое чудо надо сотворить?
Не знаю… Но ведь выход в чём-то есть?»
И так же, как грозы ждала природа,
Он ожидал какой-то перемены.
Быть может, из-за странностей погоды,
Он чувствовал, сегодня непременно
Случиться что-то важное должно…
Как накануне было решено,
Отец, приняв от друга приглашенье,
Прямо с утра, решил, без промедленья,
Отправиться с семьей в неблизкий путь.
Намеревался Эдвард отдохнуть –
Дорога длилась целых три часа.
Увы, не смог: как закрывал глаза,
Так мысли его к Розе возвращали.
Он нарушал своё же обещанье –
Приехать в табор в середине дня.
Гнал непреодолимое желанье:
Вскочить в седло и повернуть коня…
(А кстати, двух коней с собою взяли.
И на одном отец его скакал,
Другой – его – привязан был к коляске.)
И Эдвард тоже, наконец, сказал:
– Сонливость навевает эта тряска,
Приятней будет ехать мне верхом.
Чтоб не молчать, заговорил с отцом –
Себя от размышлений отвлекал.
Но под конец дороги так устал,
Как будто бы пешком пришлось идти.
Но он устал от дум, не от пути…
Парадный блеск речей и туалетов,
Изысканно составленный обед,
Мазурка в вихре музыки и света –
Вот всё, что развлекало высший свет.
Порою Эдвард даже забывал
Про Розу – так он чем-то отвлекался.
Шутил с друзьями, спорил, танцевал,
Ему везло и в карты – он играл
Блестяще. Если бы не состоялся
Случайный, мимолётный диалог,
Конец истории совсем другим быть мог…
Четвертый раз он выиграл подряд.
Один игрок лукавый бросил взгляд:
– Он всех нас обыграет в пух и прах,
Ведь он в цыганских побывал руках…
И там узнал какой-нибудь секрет…
– Везение – других секретов нет!
– Ах, да, ведь Вам положено везти –
У Вас с любовью разошлись пути…
– Нет-нет, не разошлись и по сей час!
– Так табор же уже ушёл от нас.
Вы разве не слыхали этой вести?
Едва смог Эдвард усидеть на месте.
Он разом осушил вина бокал.
– Да нет, представьте, как-то не слыхал.
– Цыгане сами вечером сказали.
Ах да, ведь Вы куда-то исчезали…
О… Розочка – цветочек дикий, гибкий…
В глазах мелькнула у него улыбка.
А дальше всё пошло само собой.
Он, пораженный новостью такой,
С компанией расстался парой фраз,
Что он играть не будет уж сейчас,
Прошел во двор, к конюшне, разыскал
Свою коляску.
Вот, уже скакал
Галопом бешеным, но своего коня
Не прекращал всё время погонять!
Темнело. И близка была гроза.
Всё чаще рассекали небеса
Пунктиры молний, острых, как клинок…
Себе ответить Эдвард сам не мог,
Зачем, сорвавшись, скачет во весь пыл
Туда, где, может, Розы след простыл.
Себя немилосердно он казнил –
Ведь, вроде бы, обдумав всё и вся,
Он самое простое упустил:
Цыганка – Роза. Табор поднялся,
Ушёл, и где его теперь найти?
Попробуй отыщи его пути…
Цыгане прирастают к колесу…
Его хлестали ветки по лицу –
Дорога в небольшой лесок вошла.
Вот тут его гроза и нагнала…
Внезапно, сразу сильный дождь пошёл.
Не то, что он по каплям собирался,
А вмиг – обрушился, словно поток прорвался,
Как будто кто-то небо расколол!
Сверкнула молния, прорезав мрак густой
Какими-то блестящими корнями…
За нею тут же страшный громовой
Удар! И снова молния! Как пламя,
Зловещий свет всё озарял кругом.
К коню пригнувшись, голову плащом
Накрыв, он всё же продолжать скакать.
И, проклиная этот адский час,
Лишь только об одном молил сейчас,
Чтобы дорогу вдруг не потерять!
Какая сила овладела им
Теперь? С ожесточением тупым
Боролся с диким ветром и дождём,
И холода не чувствовал ничуть…
Ему казалось, сросся он с конем
И бесконечен этот страшный путь!
Блеск молний жуткую картину озарял:
Дождь бесновался, вырвавшись на волю,
И по пустынно расстилавшемуся полю,
Как призрак, всадник на коне верхом скакал…
Гроза прошла и дождь уже стихал,
Когда к усадьбе Эдвард подъезжал.
Дом тёмный – в окнах не было огней.
Он спрыгнул с лошади.
Как плащ потяжелел!
Спускающийся с лестницы лакей,
Увидев Эдварда, на миг остолбенел. –
С его одежды капала вода.
– О, боже! Не стряслась ли уж беда?!
Тот не ответил, только попросил:
– Коня поставьте – он совсем без сил…
К себе пошёл:
– И нового седлать!
Мне ненадолго нужно отлучиться.
Лакей ушёл приказы исполнять,
Не понимая, что могло случиться.
Вот, наконец, знакомые места.
Остановился Эдвард у моста.
Сюда бы сразу, но промок до нитки!
Старался табор разглядеть во тьме.
Подъехал ближе – там же, на холме,
По-прежнему цыганские кибитки!..