15.
Ещё блестела на траве роса,
Был тёмным и сырым речной песок.
Но в таборе уж слышны голоса,
А среди них и Розы голосок:
– Меня никто не сможет удержать!
Я всё равно пойду – я так хочу!
– Так прямо там тебя и станут ждать…
– Да и не пустят…
– Ладно, проскочу!
–Ты, Роза, впрямь, совсем сошла с ума!
– Не злите лучше! Знаю всё сама!
– Смотри, а то придётся выручать!
– Не надо лучше на меня кричать!
Пусть я сошла с ума, но я пойду!
– Гляди, нарвёшься, Роза, на беду…
– А, может быть, на счастье наскочу?!
– Не пожалей…
– Пойду! Я так хочу!
Прошло от разговора два часа.
Усадьба. Белый двухэтажный дом.
Парадный вход. Покрытые ковром
Ступени лестницы. Просторный, светлый зал.
На стульчике старик-лакей дремал…
Вдруг чей-то голос рядом раздался:
– Мне нужен Эдвард. Я пришла к нему…
– А кто ты есть такая, не пойму?
– Цыганка я, не видишь что ли сам?
Или не доверяешь ты глазам?
– А что тебе от господина надо?
– Да ты иди, иди к нему с докладом.
Скажи, что, мол, пришла цыганка Роза.
А лучше без доклада – так, сюрпризом…
Лакей нахмурил брови и серьёзно
Ответил:
– Никаким твоим капризам
Я вовсе не намерен подчиняться!
– Да я и без тебя могу подняться!
Она шагнула к лестнице.
– Постой!
Я не пущу тебя!
– Ну, дорогой…
Ты погляди – вот видишь эту трость?
Он в таборе оставил – я верну…
Лакей с усмешкой на неё взглянул:
– Пришла вернуть? Ты эти шутки брось!
Везде прекрасно цену знают вам!
Хоть, может, эту трость ты и вернёшь,
А там, глядишь, другое унесёшь…
Давай её сюда – я сам отдам.
Давай-ка трость, ступай отсюда с богом…
– А ты мне не указывай дорогу!
Сюда я вовсе не к тебе пришла,
А к господину…
– Ну, пошла, пошла!
– Меня к себе домой он пригласил!
– Никто мне ничего не говорил…
Лакея обогнула стороной,
Взлетела вмиг по лестнице.
– Постой!!!
Парадные вдруг распахнулись двери:
– Да что, в конце концов, творится тут?!
– Вас, Эдвард, как невесту стерегут!
– Вы, Роза?! … Я глазам своим не верю!
– А он не верит мне – моим рукам!
– Не стоит придираться к старикам!
Как королева, Роза в зал вошла,
Но на пороге как-то задержалась.
Все стены покрывали зеркала,
В них каждое движенье отражалось…
Взял Эдвард её под руку, сказал:
– Ну как Вам, Роза, наш зеркальный зал?
– Да… Я в таком ещё ни разу не была.
И в каждом зеркале их парочка прошла:
Она – цыганка в пестром платье и платке
И он – в изящном фраке, с тросточкой в руке.
И снова Эдвард двери раскрывал,
И снова вёл её из зала в зал.
Ковры, диваны мягкие, гардины,
Фарфор на столиках, хрусталь под потолком,
Подсвечники, прекрасные картины,
Отделанные мрамором камины,
Сияющие радужным стеклом
Три вазы необычной красоты,
Большой рояль. Чудесные цветы
Из сада оживляли неживое…
В одной из комнат встретили служанку,
Та Эдварду поспешно поклонилась,
Но взгляд её на Розе задержался,
И столько изумления в нём было:
«Цыганка в доме – это что такое?!».
Вот и последняя дверь отворилась,
И Роза наконец-то очутилась
У Эдварда.
– Ну вот – мои владенья.
– И как это хватает вам терпенья
Всё время в этой роскоши ходить:
Из двери в дверь, из зала?… Может быть,
Меня Вы собирались подивить?
В таком же доме как-то я жила…
Не удивились, что я к Вам пришла?
– Не очень, Роза, я Вас тоже ждал…
Служанку вызвал, что-то ей сказал,
Она поднос накрытый принесла.
Присев на краешек дивана, сняв платок,
Разглядывала каждый уголок:
Камин с часами, шкура на полу,
Бумагами завален старый стол.
Поднялась, увидав мольберт в углу.
И Эдвард сзади тоже подошёл.
– Вы что ж – художник?
– Нет, не дотянул…
Разгладила помятые листы:
Лесной пейзаж, увядшие цветы…
Порывшись в папке, Эдвард протянул
Ей перегнутый вчетверо листок.
Она раскрыла.
– О, да это ж я!
Но только вот одежда не моя…
Чужая…
– Нарядил, как только смог.
– Не знаете, зачем я к Вам пришла?
Она опять глазами обвела
Всю комнату. Остановила взгляд
На кресле, села.
– Тут не говорят,
Что Вы попали под цыганский глаз,
Что я, увидев Вас не в добрый час,
В себя влюбила, но … сама влюбилась,
И всё само собою покатилось…
Но выйдет неприятным тот роман –
Цыганки все горазды на обман,
На воровство – и деньги потекут
Из кошелька его в её карман…
– Признаться, что-то вроде слышал тут…
– Так я решила слухи оправдать –
Зачем же людям попусту болтать?
Пошире Эдвард распахнул окно.
– Опять молчите? Вам что – всё равно?
Она вскочила, встала у окна.
– Что ж больше в слухе: правды или лжи?
– Вы, Роза, для меня теперь одна…
Его встряхнула за плечо:
– Скажи,
Скажи, что каждый раз хотел сказать!
То, что мелькало у тебя в глазах!..
Сдержать не в силах радостный порыв,
Одним движеньем дав на всё ответ,
Он обнял Розу, сразу позабыв
Про всё и всех – про целый белый свет!
Что вообще могло важнее быть
Волос, пропахших ветром и костром,
Лица, обласканного солнечным лучом?!
Она всё продолжала говорить:
– Откуда только взялся ты у нас?!
Ведь, помнишь, в первый вечер, в первый раз
Взглянула только – так не по себе
Мне стало…
– Друг у друга мы в судьбе!
Ведь я же в табор мог и не прийти!
Не увидать чудесных этих глаз!
– Скажи, что любишь!
– Да! Сто тысяч раз:
Люблю, люблю, люблю!!! Но погоди…
Мне кажется, что это только сон.
Что ты исчезнешь так же, как пришла –
Внезапно…
Вдруг услышал сзади звон –
Услышал звон разбитого стекла.
– Да что это?
– Я бросила стакан,
А он разбился. Значит, ты не спишь
И я не сплю!
– Плутовка, всё шалишь!..
– Я соберу сейчас.
– Да нет, я сам…
Осколки злы – их как не собирай,
У каждого уж очень острый край…
– Порезался?
Она, заметив кровь,
Один осколок выхватив из рук,
Не морщась, лишь слегка нахмурив бровь,
Себя чиркнУла по ладони вдруг.
Его порез накрыв рукой своей,
В дно мгновенье сдёрнув с плеч платок,
Ладони две связала поскорей.
А Эдвард слова вымолвить не мог.
Он ему зажала рот рукой:
– Молчи-молчи! Обряд у нас такой.
Теперь меня не сможешь ты забыть!
– Да как же можно Розу разлюбить?!
Он всё еще не мог прийти в себя
От счастья, с неба хлынувшего вдруг,
От этого соединенья рук,
От синих глаз, которые любя,
Доверчиво смотрели на него.
Что лучше быть могло? – Да ничего!!!
Бесёнок Розой снова овладел:
– Ну надо же, опять он онемел!
Эх ты, гадальщик! Что ж не увидал
Ты этот день?
– То не моя вина!
В том виновата ночь – одна она.
Его я на руке не увидал…
Она сняла платок:
– Вот, погляди…
Порезала судьба наши пути…
Он снова её с нежностью обнял.
– А главного-то ты не рассказал!
Его толкнула к стулу:
– Посиди
Да за моим рассказом последи.
Ведь ты всё знать хотел – я расскажу.
И не лови меня!
– Сижу, сижу…
Уселась по-турецки на диван.
– Ты прав, я родилась не у цыган.
Меня цыганка девочкой нашла,
Совсем малышкой в табор привезла.
Была веселая!.. И мне была, как мать!
Её земля недавно приняла…
А про родных – откуда же мне знать?
Ну вот… Когда я в таборе росла,
Порой, такою глупою была!
Как злилась я на белый цвет волос,
Как мне хотелось черных-черных кос!
Запрет её нарушив, Эдвард встал,
Припомнив про нетронутый поднос.
Себе налил вина и ей бокал
Наполнил золотистым янтарём.
– Потом попала я в богатый дом…
Да… Было мне тогда тринадцать лет…
Рассматривая свой бокал на свет,
Примолкла Роза, подошла к окну.
– Ночные гости в таборе у нас
Не в диво. И вот как-то один раз
Занёс к нам ветер дамочку одну.
Была она стройна и высока.
Одетая в блестящие шелка,
Взгляд привлекала красотой своей
И выделялась среди всех гостей.
И как-то раз приметила меня.
Была так ласкова со мною, так нежна.
И приезжала к нам подряд два дня,
На третий заявила, что она
За девочку любое может дать,
Чтоб только согласились ей отдать!
Уговорила, но с большим трудом.
Мне любопытно было – я пошла.
Она меня в карете увезла
К себе – в свою усадьбу над прудом…
В своей семье – единственная дочь,
Привыкшая к подаркам и балам,
К толпою окружавшим женихам.
И для её высочества не прочь
Луну и ту – на радость ей достать,
Да некому за ней было слетать…
Игрушка для забав была нужна,
Ну вот меня и выбрала она…
Взялась учить манерам и словам,
Красивым позам, взглядам свысока –
Была наука эта ей близка!
А что творили мы по вечерам,
Когда в гостиной собирался круг
Из кавалеров томных и подруг,
Какой мы поднимали смех и гам!
Я, разодевшись в перья и шелка,
Для них изображала знатных дам
С поклонниками. И наверняка,
Они, смеясь над этою игрой,
Смеялись-то, выходит, над собой…
Я с книжкой познакомилась, с пером.
Чуть-чуть могла читать, чуть-чуть писать.
Вот так и пролетали день за днём…
Но волю у цыган не отобрать!
Откуда было ей, бедняжке, знать,
Что всё равно такой наступит день,
И её кукла выскользнет, как тень,
В открытое окошко на заре,
Что никого не будет на дворе,
Кто смог бы эту Розу задержать…
Что конь и не подумает заржать…
Что ключик Розе в руки попадет
И им она конюшню отопрет.
Что утренний бывает крепок сон,
А сторож спит спокойно, знает он,
Что всё в порядке, кони на местах,
А там в саду, в сиреневых кустах
Не видно, как разрушился забор,
Что там и конь пройдет, не только вор…
И в комнате останется лежать
С каракулями Розы письмецо:
«Довольно мной, как куклою, играть!
Не надо меня лихом поминать!
Прощайте!». – Розы расцвело лицо.
Она по комнате крутилась, как волчок.
Налюбоваться Эдвард ей не мог.
– И от меня ты сможешь убежать?
– О, убегу, как только захочу.
– Тебя, чертёнок, трудно удержать!
– Цыганка – я! Поймаешь – улечу!
Схватила яблоко с подноса и его
Подбросила, поймала на лету.
– Ну, больше не расскажешь ничего?
- У вас гитара есть?
– Сейчас пойду
И принесу.
– А я тебе спою,
То, что цыгане о любви поют…
Он вышел. Через несколько минут
Вошел с гитарой в комнату свою.
Стояла Роза у стола, держа листок
С набросками какого-то лица.
– Ты что, рисуешь своего отца?
– Это мой друг… Он очень одинок…
– Так он же старше…
– Да, на много лет.
Что ж, это странным кажется?
– Да нет…
– Он рано потерял свою семью…
– Давай-давай гитару, я спою.
– Беда такая с ним произошла:
Пропала дочь, в тот мир жена ушла…
Загоревал, уехал в глушь лесов,
Чтобы ничьих не слышать голосов,
Чтоб никого глазами не встречать…
– И что же, он не стал ее искать?
– Кого?
–Ну… дочь…
– Искал, не мог найти…
С ней всякое могло произойти –
Она еще малюткою была…
Тихонько Роза песню начала
Печальную… Но струны всё звончей,
И становилась песня веселей!..
16.
Упрямо кто-то в двери постучал.
Внезапно Розе песню перервал.
Не сразу Эдвард двери отворил:
– Прости, отец…
– Ты, кажется, забыл –
Приехал дядя Генрих к нам с семьей,
Хотел бы очень встретиться с тобой…
Он из-за двери мельком заглянул.
Спиной стояла Роза у окна.
– Так что ж, цыганка эта здесь одна?
Я думал, что весь табор завернул…
– А, это Роза…
– Вижу… по расцветке…
Но мы с ней не растем на общей ветке…
Ни слова больше не сказав, пошёл.
– Ну, вроде всё… Я тоже ухожу, –
Сказала Роза, положив на стол
Гитару.
– Как, уже?.. Я провожу…
На лестнице вдруг встретились с отцом –
Столкнулась Роза с ним к лицу лицом.
Замедлив, сделала полупоклон,
Ей молча головой кивнул и он.
Мелькнула мысль, что где-то он встречал
Это лицо, но как не вспоминал,
Каким не проходил он памяти путём –
Лица не находил, потом забыл о нем.
Шли молча. Жаркий воздух разносил
По саду терпкий аромат цветов.
Неловко было после этих слов.
Но Эдвард, наконец, её спросил:
– Ты рассердилась на его слова?
– С чего ты взял? Я просто так молчу…
Когда я злюсь, я в бешенстве кричу!
– Но он не прав!
– Я тоже не права…
Не надо было мне и приходить!
– Ну, Роза! Ну, зачем так говорить!
Она в ответ тряхнула головой:
– У вас – круг свой, да и у нас – круг свой…
Но если б я тебя здесь не нашла,
К другому ни за что бы не пошла…
А если б ты вчера не погадал,
Меня сегодня врядли б увидал!.
Ну как её мог Эдвард не обнять?!
– А как же ты пойдешь? Я дам коня…
– О, ты не беспокойся за меня –
Меня ж никто не будет погонять…
– И всё-таки я дам коня. Постой
Чуть-чуть…
– Да нет, я не хочу…
– Мы вечером увидимся с тобой?
Ударила шутливо по плечу:
– Коль в табор ты придёшь, наверно да.
А не придёшь – не знаю, что тогда…
Ушла, свернув с дороги на траву.
Вот и закончился сон наяву…
А Эдвард, возвращаясь, увидал
Отца – тот терпеливо поджидал.
– Тебя считал я, Эдвард, помудрей!
– И ты моих надежд не оправдал…
– Что?!
– То, что думал, я тебе сказал…
Прости, отец… Воспитанных людей
Ты с детства видеть в нас хотел с сестрой.
Так что ж теперь произошло с тобой?!
Не выслушав ответа, сын ушёл.
Обоим было им нехорошо...