Когда земля беременна бахчой,
Не избежать чрезмерного в деталях.
Кружит Равель ударным болеро,
Дж. Арчимбольдо искушает овощами.
В лепнинах лоз всё — шутка, всё — изгиб.
Сбежав из лицемерных Палестин,
Туда, где щедро Пифии черпают,
Сатир шалит как гранд-пассионарий,
То врубит драму, то соблазнит
Веселым божоле. Или стихами
На уличных террасах говорить
Начнет в полифоническом запале.
Официант закончил сервировку.
Поправив бабочку, весь шелковый, застыл,
Услужливый, как в ветхой раскадровке:
— Чего изволите? Сонеты, мадригалы?
Четверостишия Омар Хайяма?
Стансы, рондо?
А может, во все тяжкие?...
Живи!
Крутись, потей,
Дыши ориентально,
Кузнечиком с либретто Сумароков
Запрыгнул вглубь силлабо-тоники.
Над столиками фрейлины порхают
Растягивая легких паренхиму.
Османтуса дыхания венчает
Рахат-лукума нежный пластилин,
Чья пранаяма так сентиментальна.
— Сезон клубники пусть уже закрыт,
Но есть ещё чурчхела, цинандали,
Дюшес, инжир, мускатный нектарин.
Сшибая специй горки в попурри
Корицы с дымной горечью, читаю:
"Шнур выдернуть и выдавить стекло", —
В базарной сутолоке, смраде толчеи
Летит пчела, но Август застревает, —
Он не вмещается...
Кленовый пантеон
По Мельпомене тенями шатает,
Когда еще не рыж, — зеленокудр,
Лист оппонирует и вздором снег считает,
Подсолнечных полей горбат рельеф,
Полны ряды вершками кукурузы,
Моркови корешки спят на свекле,
Луна-стряпуха, сизая от груза, —
Её передник в рисовом саке
Заброженными звездами запружен.
Спешу туда, где ясень налегке,
На камелёк физалиса, на ужин,
Лукавый фарс и ветреный фуршет!
Я не обжора, но держу мезим
На случай выхода из августовской комы,
Оттенок бланж, переходящий в бар
Вишневый, с косточкою бешено-сливовой.
Не графа Калиостро фокусы…, —
Чернила даже розу превращают
В загадочную гостью — эустому, —
Прекрасноустную для воронков-французов.
А русским страстотерпцам во все горло
Лисицы сыр напрасно обещали.
Все роли перепутаны под утро,
Когда знобит и голоса смещают
Пропорции, ландшафт сгущая эха,
Завален горизонт, и не до смеха,
Пишу я вам, угрюмые пейзажи,
Прикрытые элегией Курбе!
Грядущей осени мир не раскрыт.
Он — вне,
Без головы, и без смущенья даже.
Какие могут быть здесь тайны вообще?
Деревья будут голые стоять
Уже через... (вам день назвать и место?),
Облокотясь на оттоманку коротать
Денёчки станете, и ваше королевство
Как ёж резиновый устанет протекать.
Я о вязании начну писать
Крючками фешенебельную прозу,
А вы, губами синими, дрожа, —
My succulent! Ужель от передоза?
Снимая завитушный, кружевной,
Изящный иней с дряхлого барокко,
Портьер и клавиш, кресла, батарей,
Забацаете чучу, Лакримозу,
Встряхнёте ирокезом — и в кровать!
Сезонно-куртуазные морозы
Вас убаюкают.
А я — не буду спать.
В невыносимую, до будущей весны,
Тяжелую уйдя метаморфозу.