Выдающийся российский поэт Евгений Евтушенко, удостоил чести включить в свою Антологию «Строфы века»,1995 года издания, состоящую из 875 авторов и 1056 страниц, десять стихотворений Ольги Бешенковской. Вот одно из них:
«В поголовно счастливой огромной стране,
Максимально приближенной к раю,
Я отравленной речкой в глухой стороне
Незаметно для всех умираю.
Зарываюсь в песок, никого не кляня,
Ибо нет персональных виновных:
Вы все дружно отходы сливали в меня
И плевали из кресел сановных.
Сын мой, внук мой, потомок, пустое меля,
Загляни, как в генезис, в природу:
Ты раздвинешь осоку, увидишь меня,
И войдёшь в мою мёртвую воду…
Осторожней ступай: там железо на дне,
Банки-склянки в названиях стёртых…
И вздохнёшь, и поймёшь, как в счастливой стране
Добивала тоска полумёртвых…
Бешенковская Ольга Юрьевна, поэт, прозаик, эссеист, (17.07.1947. Ленинград – 05.09.2006. Штутгарт. Германия.). родилась в еврейской семье, отец-Юрий Борисович,капитан, фронтовик, дошёл до Берлина, инженер- экономист, мать – Мария Ильинична Бродская - технический редактор.
Ольга Бешенковская, по мужу Кузнецова, девичья фамилия – взята в качестве псевдонима, вошла в блестящую плеяду петербургских поэтов в эпоху социалистического безвременья и разделила горькую судьбу многих из них. Вехи талантливых людей той поры ужасающе одинакова: гонения на Родине, изгнание, смерть на чужбине.
Творческая биография Ольги Юрьевны началась очень рано. С 7-го класса ходила в Клуб юных поэтов при Доме пионеров. Где-то лет в двенадцать, как бы, сами собой вдруг стали складываться первые поэтические строки.
Почти неосознанное желание выразить своё мироощущение через поэзию, а никак иначе, и следует назвать моментом рождения поэта с яркой, а, значит, и трудной, литературной судьбой.
О себе Ольга Юрьевна вспоминала в детстве:
«Я наверное, всё-таки хорошая. Потому что в детстве однажды бросилась на рельсы перед разгорячённым, красным лицом трамвая, спасая бездомную собаку. И с тех пор всегда поступала, так, не раздумывая.
Всю свою жизнь я пыталась заслонить тех, кого линчует толпа. И тогда толпа принималась уже за меня… Я, наверное, всё-таки хорошая, потому что люблю своих друзей и стараюсь быть снисходительной к недругам».
Стихи, по её же воспоминаниям, пошли на редкость легко и свободно. Юное дарование очень быстро заметили и даже высоко оценили учителя и литературные коллеги.
На дворе стояла «оттепель» с её незамутнёнными идеалами и искренней доброжелательностью старших собратьев по перу. Появились первые публикации в детской и юношеской прессе Ленинграда.
В 1964-1967 году училась на заочном отделении факультета журналистики Ленинградского государственного университета, окончила экстерном за 4-ре года.
Оттачивала своё поэтическое мастерство Ольга Бешенковская, под чутким и умелым наставничеством литераторов Ленинграда, Давида Дара и Глеба Семёнова.
С 1967 года работала в многотиражке завода, газете «Знамя прогресса» - Ленинградского оптико-механического объединения (ЛОМО).
По работе, для газеты, у Ольги Юрьевны был случай брать интервью у Владимира Высоцкого 27 июня 1972 года.
Хотя Владимир Высоцкий был москвич, в Ленинграде бывал часто – на легальных съёмках в кино и полулегальных концертах.
Свои ощущения о встрече Ольга Бешенковская описала так:
По словам Ольги Юрьевны, Высоцкий сразу согласился дать интервью, но неохоту какую-то она в этом всё же почувствовала. Высоцкий произвёл на неё не самое приятное впечатление. По словам Ольги Юрьевны, Высоцкий вёл себя несколько заносчиво, вызывающе.
Я сама как лирический поэт воспринимала его именно так, как он не хотел, чтобы его воспринимали, - как автора-исполнителя превосходного, но не как лирического поэта…
Во время пика застоя, вокруг Ольги Бешенковской, постепенно стали сгущаться тучи.
КГБ стало подмечать в строках талантливой отроковицы что-то такое, что явно не укладывалось в нормы и стереотипы творчества советского поэта.
И с 1980 года под давлением КГБ, Ольга Бешенковская была лишена возможности заниматься журналистикой и работать в советской печати, и была уволена с газеты «Знамя прогресса», где она в одной каморке, впятером, творила с журналистом Сергеем Довлатовым, в 1972 году, очередные выпуски заводского издания, номерного предприятия.
Сергей Донатович Довлатов (03.09.1941. Уфа – 24.08. Нью-Йорк), русский и американский писатель и публицист. Эмигрировал в 1978 году, из-за преследований, невозможности работать и отсутствия средств к существованию.
Стал главным редактором еженедельной газеты «Новый американец» (1980-1983), которая быстро завоевала популярность в эмигрантской среде. В Америке Сергей Довлатов прожил последние 12 лет, выпустил 12-ть книг. Много работал на радио «Свобода» - имел свою авторскую программу.
Прожил Сергей Довлатов всего 48-мь лет, имел проблемы с алкоголизмом.
В 1995 году была учреждена Литературная премия имени Сергея Довлатова, в Санкт-Петербурге. Присуждается за лучший рассказ года петербургского автора или напечатанный в Санкт-Петербурге.
Схожие жизненные перипетии с Сергеем Довлатовым, прослеживаются и в жизни Ольги Бешенковской.
Выпускница факультета журналистики из-за своей «неблагонадёжности» и наличия пятой графы стала безработной и в конце концов была вынуждена работать уборщицей с 1980 по 1982 год, затем, с 1982 по 1992 год, слесарем, кочегаром и оператором газовой котельной.
Примечательно, по стечению обстоятельств, котельная, где трудилась Ольга Юрьевна, отапливала дом, в котором родился Осип Мандельштам, об этом есть удостоверение в её стихотворении.
И тогда перед строптивым самородком возник привычный для того времени непреодолимый барьер перед входом в официальную литературу.
Путь оставался один – «самиздат» и, часто, даже без ведома самой Ольги, «тамиздат». И так до середины 80-х годов.
Несколько стихотворений было опубликовано в альманахе «День поэзии». К концу 1980-х подготовили 12-ть машинописных поэтических сборников и том прозы.
Стихи публиковались в журнале «Часы», «Обводной канал», «Северная почта», «Красный шедринец», в альманахе «Острова».
Написала статью «Волки и кролики»-1981 год, где отметила серость и однообразие официальной литературы.
В 1987 году выпустила первый поэтический сборник «Переменчивый снег», в котором собраны стихотворения, написанные в 1971-81 годах.
В 1988 году вместе с Л.Махоткиной и А.Давыденковым основала машинописный журнал «Топка», где печатала стихи и критику.
«Топка»- аббревиатура от слов: Творческое Объединение Пресловутых Котельных Авторов.
С 1988 года, Ольга Бешенковская вела литературную студию для юношества в помещении бывшего кафе «Бродящая собака».
В это время, как вспоминал Евгений Евтушенко и произошло очное знакомство с Ольгой Бешенковской, стремительно и беспорядочно, когда Оля с кампанией друзей ввалились, именно ввалились, в мою гримёрку, после моего вечера поэзии в Октябрьском зале, потрясая огромной сумкой, из которой торчали шампуры с нанизанным на них мясом для шашлыков и половинками луковиц.
Гости заявили, что приглашают меня и мою жену Машу на вольную природу, где мы будем читать стихи у костра, вкушая шашлык и вино, которым они тоже запаслись.
Это было безэтикетное, лишённое предрассудков, очень симпатичное мне бойлерное племя. Пикник сорвался из-за дождя, но Оля вела себя как признанная командирша этих заразительно весёлых юнцов питерского андеграунда и предложила другой вариант пиршества.
И мы оказались в крошечной квартирке, которая, очевидно, имела волшебное свойство растягиваться, и шашлыки, с чисто грузинским шиком сдираемые тарелками с шампуров, вскоре зашипели на всех четырёх горелках газовой плиты.
Со сковородок мы ссыпали дымящееся мясо и лук прямо на застеленный «Ленинградской правдой» стол и наслаждались самым вкусным способом общения с мясом – руками, и стихи звучали до самого утра этой ночью, самой белой из всех моих белых ночей.
Затем, по жизни, Евгений Евтушенко, на своих выступлениях, часто цитировал стихотворение Ольги Бешенковской: «Интеллигенты советской поры», пришедшее ему крепко по душе.
5-го сентября 2006 года, Ольги Юрьевны не стало, и Евгений Александрович Евтушенко, будучи в Америке, немедленно написал стихотворение памяти, глубокоуважаемой им коллеги:
Прощание»
Так и не попрощались мы, Оля.
Ты теперь там, где вольная воля,
но тебе не подходит она,
и в безоблачности безвоздушной,
в небесах, быть к земле равнодушной
воля вольная не вольна.
Меня мучит одна забота:
Неужели в нас вымерзло что-то?
Оля, это не чувствуешь ты?
Дух бесчувствия хладно витает,
и отчаянно не хватает
человеческой теплоты.
Холод между людьми, командирша,
и в России, и в Могадишо,
ну, хоть в душах сквозняк затыкай?!
Неужели, назло всем задирам,
стал единственным командиром
холод, ныне правящий миром,
Словно андерсеновский Кай?..
… Племя бойлерное, ты – племя,
у огня не привыкшее спать,
разбуди своё пленное пламя,
Отепли наши души опять.
Ты ворвись, ко мне вновь, командирша,
Оставайся, не уходи же,
Ты всё так же ещё молода,
и в божественном ненормальи
я целую, как нас ни ломали
в пятнах вечных чернил и ткемали
руку, тёплую навсегда.
Сентябрь 2006 года.
В 1992 году, перед отъездом в Германию, под именем своей подруги Светланы Бурченковой опубликовала ранние стихи в книге «Общая тетрадь».
Почти детективная история создания книги такая:
На конференции молодых литераторов Северо-Запада вдруг объявилась молодая светловолосая девушка, острая на язычок, никому не известная Светлана Бурченкова.
Стихи её поразили искушённую публику настолько, что на конференции решили порекомендовать её книгу в печать. И это в то время когда в стране с бумагой была напряжёнка.
Рукописи многих писателей по этой причине годами и месяцами лежали в издательстве. Но эту книгу «Общая тетрадь» решено было опубликовать немедленно.
А у жившей в то время в Ленинграде Ольги Бешенковской, вышла только тоненькая книжечка стихов «Переменчивый снег» в 1987 году, а в издательстве давно лежали стихи ещё на один сборник.
Ольгу Бешенковскую вызвали в издательство и сказали:
«Мы бы с радостью Вас опубликовали, но вот пришла одна девочка с потрясающими стихами. Её надо поддержать, дать ей шанс… А бумаги у нас всего на один сборник. Вы понимаете?»
-А что за девочка? – спросила Ольга Юрьевна. – Какой сборник?
- Светлана Бурченкова, «Общая тетрадь».
И тут Ольга Бешенковская рассмеялась и вышла из комнаты. Эксперимент удался.
Когда-то, поняв, что со второй книжкой будут проблемы, под её фамилией, Ольга Бешенковская решила попробовать опубликовать стихи под чужим именем. В тогдашней России это было невероятно. Пришлось заняться мистификацией, а псевдоним должен был облечься в плоть и кровь.
У Ольги Бешенковской была знакомая – молоденькая девушка Светочка Бурченкова. Ольга Юрьевна вручила ей все свои юношеские стихи и добилась, чтобы Свету отправили на конференцию молодых писателей Северо-Запада.
Как нам уже известно, стихи были приняты на «ура» и рекомендованы к выпуску отдельной книжкой. Чтобы подтвердить свой имидж, Светочка часто заходила в Союз писателей – пообщаться, а иногда просто попить кофе в кафе.
Её уже там все знали. Как-то, когда Ольга Юрьевна решила зайти туда вместе с ней, швейцар пропустил Свету и строго и вопросительно посмотрел на Ольгу Юрьевну.
- Это со мной – не растерялась Света, взяв Ольгу Бешенковскую за руку, и они направились в кафетерий.
Книжка вышла в свет. Книжка стихов Ольги Бешенковской под именем Светланы Бурченковой: «Общая тетрадь».
Ольга Бешенковская эту историю остроумно рассказала на страницах петербургской газеты «Литератор», перед самым отъездом, в 1992 году, на жительство в Германию.
Потом, пускай и запоздалое, но всё же, признание на Родине, с началом перестройки пришло, и к Ольге Бешенковской, с газетно-журнальной известностью.
Надо признать, Ольга Бешенковская, одна из самых ярких представителей ленинградского андеграунда - протестного направления в литературе, музыке, изобразительном искусстве, проявляющееся в нарушении общепризнанных традиций.
В книге «Песни пьяного ангела» Ольги Юрьевны за 1999 год были собраны стихи из ранних самодельных книжек:
«Двойка за поведение»-1958-65, «Ярмарка» - 1965-67, «Переменчивый снег» - 1968-71, «Гранёный район»-1972-74 и «Вечера наших дней»-1974-75.
В 1992 году, чтобы сохранить жизнь и здоровье сына Артёма 1976 года, который нуждался в сложном лечении, всей семьёй, с мужем Алексеем Кузнецовым – вынужденный отъезд в Германию, жила в Штутгарте.
С Германией, по военной службе, в военное время, была связана и жизнь отца Ольги Юрьевны.
Капитан Юрий Бешенковский вернулся после войны, из-за какого-то загадочного небольшого «бурга», где был назначен комендантом и отозван по доносу кого-то из сослуживцев за «мягкотелость», то есть за то, что отдал приказ делиться армейской кашей с капитулировавшими женщинами и детьми.
После того, кстати, вспоминала Ольга Юрьевна, что его маму – мою бабушку, в честь которой меня позже и обозначили, фашисты сожгли, живьём, в сарае, в белорусской деревне, с двумя мальчиками Борей и Серёжей, которым суждено было – было бы – стать моими двоюродными братьями.
Жизнь на Западе – это особая глава в биографии Ольги Юрьевны Бешенковской. Здесь, и очень быстрое освоение чужого языка, да так, что через несколько лет она становится членом немецких Союзов писателей и журналистов.
В 1998 году Ольга Бешенковская стала инициатором и редактором нового литературного толстого журнала русских писателей Германии «Родная речь».
Неоднократно выступала по радио «Свобода» и БИ-би-си. Стихи, литературная критика и публицистические эссе, печатались в отечественных и эмигрантских изданиях, публиковались на немецком языке.
Появились сотни публикаций, поэзии, прозы, журналистики на двух языках. За последние десять лет более 1000 публикаций в периодике разных стран мира.
К этому времени Ольга уже была: членом Союза писателей Петербурга, членом русских писателей Нью-Йорка, членом Союза немецких писателей и журналистов.
Умерла Ольга Юрьевна Бешенковская от тяжёлой болезни, рака лёгких, на 60-ом году жизни,4-го сентября 2006 года. в Штутгарте., там и похоронена. К сожалению, по жизни, долгое время, Ольга Юрьевна была заядлой курильщицей.
После её кончины, её муж, поэт и фотохудожник Алексей Кузнецов, любивший Ольгу Юрьевну более тридцати лет, сказал:
«Но даже, когда она и писала стихи и прозу по-немецки, по духу своему всегда оставалась рыцарем русского языка, которому была верна с первых проб до последней строки».
Вчитываясь в стихи Ольги Юрьевны Бешенковской, мы сами убеждаемся, что Алексей Кузнецов не преувеличивает, и видим правоту его светлых слов.
Муж поэтессы Алексей Кузнецов, подготовил и составил к выпуску, после кончины любимой жены, три книги стихотворений: «Голос поэта»-2007 год, «Призвание в любви»-2008 год и «Публикация из архива»-2012 год.
Также, муж Ольги Бешенковской, Алексей Кузнецов является лауреатом второго Международного конкурса «Лучшая книга – 2010» в номинации «Альманахи и сборники», занявший 2-е место как один из составителей сборника памяти Ольги Бешенковской «Голос поэта».
Он награждён серебряной медалью и дипломом лауреата.
Многие поэты и писатели, культурологи и философы по обе стороны океана называют Ольгу Бешенковскую и поэта-фронтовика Александра Межирова, лучшими поэтами Русского зарубежья конца двадцатого – начала двадцать первого века.
К сожалению, как это часто бывает, только посмертно многие смогут оценить поэзию Ольги Бешенковской и масштаб её личности.
Вся жизнь Ольги Юрьевны Бешенковской была служением Слову, служением высокой Поэзии.
Из поэтического наследия Ольги Бешенковской.
***
Невнятен мне иврита иероглиф.
Так получилось. Так задумал Бог:
что мы, его разведчики, продрогли
в стране, где снег и версты – без дорог…
Не заносясь, не праздновали труса
и не молились идолам чужим.
Он, верно, видел в каждом Иисуса,
он, может, этим только-то и жил…
Но – разбрелись в полпреды и в чекисты,
В ростовщики, в торговцы всем и вся…
И – умер Бог.
Проворный и речистый,
живёт народ, по свету колеся.
Растёт себе, штудируя науки,
забыв о главной, брошенной в пыли:
что избран был он Господом на муки,
а вовсе не в президиум Земли.
Вот потому и вязнем в бездорожье
(куда ни глянешь – слёзы по щеке),
вдруг вспоминая всуе имя Божье
на непонятно вещем языке…
2004 год.
***
На зубах скрипел песок,
шла осада.
Не висок, а дух высок
твой, Масада.
Пусть им имя легион,
хватит Рима.
Жёлт песок. И жёлт огонь.
Всё - горимо.
Жажду взглядом утолив
в Божье небо,
знали – больше нет олив
и ни хлеба.
Ни надежды на побег,
ни подмоги.
Первый подвиг. Первый век
синагоги.
Обнимите жён, мужи, -
время тризне!
Пусть им наши куражи,
а не жизни!
Лучше гибель, чем клеймо,
что – отрепье…
… Поналипло к нам дерьмо
раболепья.
Не грозит нам дефицит
прохиндеев…
Но - великий суицид
иудеев!
Занесло песком года,
да не стёрто.
Даль как жёлтая звезда
распростёрта.
Не для МИДа, не для вида
фасада –
Золотая пирамида
Масада.
Приходите погордиться,
старея,
не забывшие традиций,
евреи.
«Памяти поэта»
Слава богу, что так, в Елабуге,
а иначе бы шли за гробом,
равнодушно смурные лабухи,
каждый – нанят, и каждый – робот.
А в Париже или в Берлинии
провожали бы языками
злыми. Платьями – сплошь павлиньими.
(время – бросить последний камень…)
Кто травил – тот бы первый – плаксою
над челом, что уже увенчано…
Если мазал при жизни ваксою,
возопил бы: «Святая женщина!»
Ты и так им, как Богородица,
отдала всё своё святое…
Не страдают от безработицы.
Не бывает у них простоя:
расшифровывают, печатают,
набиваются в фавориты…
Хорошо, что ушла, печальная,
прямо к Богу! – Без волокиты…
И – поклон тебе от поэзии.
И – ночной мой дрожащий шёпот…
Мне легко танцевать по лезвию:
У меня – твой бессмертный опыт…
***
Интеллигенты советской поры
в серых пальто соловьиной невзрачности…
Чистоголосы, тихи и мудры,
и худоба – до осенней прозрачности.
Вздрог от звонка – не плебейский испуг,
но – осторожность: успеем, ребята мы
поднакопивши деньжонок, - на юг,
если не в пермскую стынь 35-ю…
Интеллигенты советской поры
слушали ночью «Свободу» и Галича,
спали, готовы взойти на костры, -
Было ли это? – Да, Господи, давеча!..
Драма окончена. Занавес снят.
Окна распахнуты! Цепи разорваны!
И диссиденты друг друга бранят
бывших врагов развлекая разборками…
Интеллигенты советской поры
плавятся в славе как мягкое олово.
Не для того ли нужны топоры,
чтоб не кружились беспечные головы?..
Чтобы чердак – будто царский чертог,
чтобы весь мир – в темноте – кинолентами…
Полнятся Запад, и Юг, и Восток
старыми русскими…
… интеллигентами?
Зависть и злоба, возня за чины
Вот ведь: свободны, согреты и денежны…
Хоть на четыре кричи стороны:
где же вы?
Где же вы?
Где же вы?
Где же вы?
2004 год.
«Кони Клодта»
Всяк кулик – своё болото,
Вот и я безмерно чту…
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту!
Чем вы дальше – тем вы ближе,
Теплокровнее, родней.
Хоть в Берлине и в Париже
Столько вздыбленных коней…
Но сквозь мира позолоту
Проступают налету
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту!
Память сердца – наше иго.
Только выдохнешь, греша:
Над Венецией квадрига
Вероломно хороша…
А в виски стучится кто-то:
Это значит, - на посту
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту…
У степных – такие лица!..
(Пастернаку ль – не родня?..)
Можно запросто влюбиться
В грустноглазого коня…
Распахнуть ему ворота!
Но – врываются в мечту
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту…
И – сошедшей капитанкой
С корабля уплывших лет –
Надломить бы над Фонтанкой
Свой прощальный силует…
Лист осенний… Чья-то лодка…
Но…
Не пустят за черту
Кони Клодта, кони Клодта
На Аничковом мосту…
Город мой, твои таланты
Разбрелись по всей земле…
Но вернутся иммигранты
Строить новое пале!?
Здесь высокой жизни нота!
И звучит, вплетаясь в быт,
Имя Клодта, имя Клодта –
Стук
приглушенных
копыт…
***
Так всегда на свете было,
оттого и тёмен свет:
надругалось мерзко быдло
над понятием «поэт».
Ну-ка, бледный небожитель,
землю жри… Горька на вкус?
И сверкнёт гэбэшный китель,
и мелькнёт вождецкий ус…
Ну а раньше? Ну а прежде?
Тот же метод, та же страсть:
на Христе порвать одежды –
и Учение украсть…
Но бессмертно наше слово,
наша слава – впереди.
Пётр и Павел, вам – улова!
И – смятение в груди…
Ну а быдлу – то, что быдлу,
что желает и само:
приравнять дерьмо к повидлу,
и – роскошное ярмо…
***
Лёгкий – с изнанки жары – холодок.
Утренний август. Прощание с летом.
Хруст сухожилий. Сутулый ходок.
Сколько на ваших? – Помедлит с ответом…
Кажется видимым шорох минут,
слышно, как яблоки зреют тугие…
Чуть замечтаешься – годы мелькнут…
Глянешь, очнувшись: а рядом другие
люди и нравы, деревья, дома…
(В рай или ад эмиграции чудо?)
Съёжишься в майке. А это – зима.
Надо же, в августе… Боже, откуда…
***
Семь лет – один ответ,
и снова – сон глубокий…
Я знаю, что кивнёт
согласно каббалист…
И мимо пролетит
печальный, одинокий,
чтоб новым корнем стать,
скукожившийся лист…
Не следует роптать
на ветер переменный.
Стерпи – и новый день
подымется в зенит!
Мне чудится опять,
что в чашечке коленной
мой завтрашний разбег,
как ложечка звенит…
Так после тесных сот –
простора мне, простора!
Дерзну поцеловать
и Обскую губу…
А жизнь – на то и жизнь,
чтоб самое простое
являло вещий смысл
и вылилось в Судьбу…
2005 год.
***
Из цикла «Диагноз»
Всё будет так же, как при мне,
хотя меня уже не будет:
щербинка эта на луне
и суетящиеся люди.
И золотое Рождество
с его цинизмом, китчем, сказкой,
и детской правды торжество
в тетрадке, названной «раскраской».
Мы наполняем трафарет
беспечной зеленью надежды.
Шальной прибой, полночный бред,
зимы весёлые одежды.
И вдруг в предчувствии конца
печаль под сердцем шелохнётся.
И от Небесного отца
лицо к земному обернётся.
Какой отчаянный бедлам
трудов и дней беспутно ленных…
И сердце рвётся пополам
на Здесь и Там, на две Вселенных.
09.12.2005 год.
«Анатолию Кузнецову»
Любимый, прощай и прости,
что мало стихов посвятила.
Сначала ссыхались в горсти,
мерцая гордыней чернила.
Потом наших дней круговерть,
пелёнки, и плёнки, и гости.
И кажется, столько стерпеть
должны мы без приступов злости.
И вот роковая черта –
за ней не напишешь и строчки.
Любимый! Я больше не та,
я вижу моря и листочки.
На ней, на черте роковой
виднее любовь и разлука,
и если б Амур был живой,
он выстрелил снова из лука.
24 августа, 2006 года.
(Последнее стихотворение Ольги Бешенковской, 5-го сентября 2006 года её
не стало.)