Где бы я ни работал в разные годы в Москве, к 23 февраля регулярно получаю многочисленные поздравления от коллег женского пола. Принимать эти поздравления мне всегда неловко. Отечество я никогда не защищал. Хотел, но не довелось. В призывные годы жил в Австрии и в советскую армию не попал. Но позднее, чуть было не стал солдатом австрийского бундесхера, как эротично именуются Вооруженные силы республики.
1995
- Черт, действительно повестка! Быстро они сориентировались!
Помню, я бросил на стол конверт с вызовом на медицинский осмотр. Подумать только! Прошло всего три недели со дня вручения мне австрийского паспорта, а они тут как тут! Бюрократия в действии. Бросил я конверт и стал собираться с мыслями.
Сначала в чужую армию идти не хотелось. Но уклоняться от призыва, в свои 23 года, я считал недостойным. Мужчина обязан дать себя призвать. Тем более – только на год. А в новой России тогда два года служили. К тому же, я считал, что армейский опыт пойдет мне на пользу. Мои интересы в ту пору – книги, мода и стихи, свидетельствовали о недостатке маскулинности. Так что решив не сопротивляться судьбе, я даже почувствовал определенный энтузиазм. И принял решение. Хочу служить!
Мой боевой настрой не нашел понимания в русскоязычной диаспоре. Надо сказать, что в отличие от первой белогвардейской волны начала 20-х годов, наш венский эмигрантский мирок сложно было назвать прямо-таки русским. Преобладали в нем евреи. От ленинградских ученых, до кишиневских сапожников и торговцев из Средней Азии. Когда я уверенно заявил о своей готовности служить, евреи удивились и обеспокоились. Особенно мои семитские друзья, разрабатывавшие экзотические способы соскока с призыва. Помню, мамаша одного из них недоуменно мне выговаривала с одесским акцентом: «Антоша! Голубь! Ну, зачем тебе автомат? Ты шо, стрелять им хочешь? Может, ты мечтаешь покататься на танке? Ну, так сходи в луна-парк и покатайся на карусели!»
В общем, я единственный собрался честно служить. А друзья – каждый по-своему решали вопрос с повесткой. Один, бывший житомирский хулиган, гроза тамошней детворы и неутомимый растлитель старшеклассниц, подал заявление на «гражданскую службу». Есть такая опция в Австрии. Можно не идти в армию, а стать социальным работником. Друг неожиданно обнаружил в себе стойкий пацифизм и вообще, мотивировал свое решение тем, что еврей не должен держать в руках оружие. Таким образом он на девять месяцев был определен в какую-то странную контору, занимавшуюся почему-то распределением одеял среди малоимущих. Ночевал бывший вождь житомирской шпаны дома. В собственной кровати. Предаваясь перед сном бурному пацифизму.
Семья другого моего товарища обладала немалыми связями в еврейской общине Вены. Поэтому, в ответ на призыв, в военкомат была направлена бумага, за подписью главного раввина города, согласно которой Миша Лотерейчик должен был быть освобожден от службы в армии, в связи с поступлением в религиозную школу - ешиву. В Австрии, по понятным причинам, отношение к евреям особое. Повестка была моментально отозвана. Но счастливый Миша, разумеется, не стал углубляться в изучение Торы и Талмуда, а, как и прежде, солидно фланировал по центральным улицам города в петушиных рубашках от VERSACE, вызывая восхищение приехавших на нелегальные заработки румынских и албанских девиц.
Ну, а я поперся в военкомат на медосмотр. В хромовых сапогах, блестящих галифе от Славы Зайцева, полувоенном пальто и берете с кокардой французского Иностранного легиона.
Настроен я был романтично. То представлял себя лихим кавалеристом, то капитаном гренадеров, то бывалым командиром горнострелкового батальона. Предвкушал существенный рост сексуального интереса к своей персоне со стороны женской части населения Австрии.
Однако ярким фантазиям суждено было быстро развеяться: в медкомиссии во время осмотра, ничего возвышенно прекрасного я не заметил. Унылые коридоры, непривычные запахи. Вместо пленительных грудастых медсестер, которых мое воображение рисовало по дороге, какие-то мрачные санитары в халатах жуют бутерброды с вонючей ливерной колбасой. Призывникам приказали полностью раздеться, выдали одинаковые черные трусы, какие-то планшеты и отправили по кабинетам. Скучающие врачи заглядывали нам в уши, стучали по коленям, рассматривали зубы, без любопытства теребили что-то в паху. Так мы и бегали два часа из кабинета в кабинет. А я, в это время, стремительно улетучивался как личность. Из человека превращался в номер 1417/2, который мне выдали при регистрации. Кругом такие же «номера» в черных трусах.
Все это не могло мне понравиться: достаточно бойкий с девушками (чему свидетельств, к сожалению, не сохранилось), в остальном я был застенчив. Да и сейчас не люблю, если меня трогают те, кому я этого лично не предложил. Поэтому вздохнул с облегчением, когда медосмотр завершился. Но не тут-то было! Призывникам предстояло пройти тестирование на сообразительность и вменяемость. Нас рассадили в каком-то классе, выдали ручки и листы с вопросами. Эти самые вопросы показались мне настолько смешными и идиотскими, что настроение сразу подскочило. Один был бредовее другого: «Боитесь ли вы один ходить по улице?» «Верите ли, что скоро настанет конец Света?» «Согласны ли с утверждением, что Земля круглая?» От нас ожидали честных ответов. Как тут было не воспользоваться! И вот я дал себе волю: «По улицам один не хожу, ясен пень! Боюсь с края Земли свалиться… Дома сижу все время – жду Страшного Суда. А вы нет, что ли?»
Ни малейшего намерения закосить под придурка, чтобы не попасть в армию у меня не было. Я просто веселился.
Далее нам показывали документальный фильм о родах войск в австрийской армии. Его я проспал на стуле, так как утром вставать пришлось очень рано. Никакого представления об устройстве бундесхера я, таким образом, не получил. А эта информация была важна. Ведь в австрийской армии призывник сам делает выбор рода войск и предлагает его комиссии, которая может утвердить запрос, а может и отказать.
Часа через полтора меня вызвали для решения моей судьбы. В небольшом зале сидело человек семь. Я смотрел на них сквозь зеркальные очки и ухмылялся, изображая раскованность и крутизну. В углу рта покачивалась тонкая незажженная сигарка.
Члены комиссии тоже меня разглядывали. Хромовые офицерские сапоги, блестящие галифе от Славы Зайцева, кокарду Иностранного Легиона. Видимо я не вполне соответствовал классическому стереотипу австрийского призывника.
- На, альзо… - произнес, наконец, председатель комиссии – седой усатый лось в погонах майора. – Итак, молодой человек номер 1417/2. В каких войсках вы хотели бы служить?
При всей демонстрируемой расслабленности, я отчаянно волновался. Ведь на кону был год жизни. Тогда это еще казалось внушительным сроком. Переживал до такой степени, что забыл, как по-немецки будет «пограничник». А ведь именно в пограничные войска толкал меня юношеский романтизм. Но как объяснить это усатому лосю и его подельникам, если на нервах забыл элементарное, простейшее слово?! Тяготя всю жизнь к вычурным формулировкам, я решил донести свою просьбу обтекаемо. Но максимально понятно. Вынув сигарку, я задумался и изложил по-немецки свое желание:
- Отправьте меня туда, где в лощинах и оврагах стелется туман, суровые тучи застилают луну и звезды, а предрассветная тишина прерывается лишь далеким тревожным лаем собак…
Возникла достаточно долгая, глуповатая пауза. Майор с коллегами обдумывали услышанное. Наконец, один из членов комиссии произнес:
- Мы не совсем понимаем, что именно вы хотите и вообще нам не все понятно. Лично я считаю, что вы пригодны для строевой службы, но большинство моих коллег уверены, что вам необходимо пройти дополнительное собеседование с психологом.
Тут я вспомнил слово «граница».
- Grenze! Grenze! Nur die Grenze! – начал я нервно выкрикивать. – Граница! Граница! Только граница!
Члены комиссии опять ничего не поняли, но, похоже, немного испугались. Как позже выяснилось, в австрийской армии нет погранвойск. Страна маленькая. Никто не нападает.
- Идите, молодой человек! – наконец, прокашлявшись, сказал майор. - Через две недели у вас новое собеседование. Слишком насторожили нас ваши ответы в тесте на вменяемость.
- Zu Befehl! (Так точно!) - Я круто развернулся на сто восемьдесят градусов, щелкнул каблуками и торжественно промаршировал к выходу.
Надо сказать, что я был уверен: через две недели меня признают годным и через месяц заберут. Однако, спустя дней десять, произошло печальное событие: я с друзьями попал в аварию на автобане. Никто особо не пострадал, но всем нам суровые санитары в больнице выдали шейные стабилизаторы (дескать, вдруг сотрясение) и велели носить их пару недель. Мне нормальный стабилизатор не достался. Их оказалось мало - я получил детский. Он был красного цвета и на нем были нарисованы какие-то груши, бананы и ананасы.
После аварии мой боевой пыл почему-то испарился, ведь мы чудом остались живы. Это отразилось на внешнем виде: на встречу с психологом я отправился одетый не по-военному. Вспоминаю серые потертые брюки, куцый жилет, дешевый пиджачок. Что-то в стилистике молодого эмигранта Ленина, бродящего без средств по Цюриху. Еще и стабилизатор красный на шее. С ананасами.
В военкомате меня приняла красивая взрослая женщина психолог. Предложила сесть. Углубилась в мое досье. Внимательно прочитала ответы. Потом долго и сочувственно рассматривала мою тощую долговязую фигуру.
- Скажите, пожалуйста, вы женаты? – тихо спросила она, наконец.
- Да. Но это никоим образом не должно служить препятствием к службе, - еще тише ответил я.
- А дети у вас есть? – продолжила участливый опрос психолог.
- Нет, но жена беременна, - неожиданно для самого себя хрипло соврал я. – Двойню ждем.
- А вы, предположительно, еврей?
- Ну, как… отчасти, - уже прошептал я, краснея. - Не полностью. Процентов на пятьдесят. Но я не стану требовать кошерного питания и особых условий. Я должен разделить участь своих товарищей-солдат!
Я мученически посмотрел в глаза женщине в надежде что она оценит мою жертвенность и благородство.
И она оценила. По-своему. Совершенно неожиданно достала диктофон, включила запись и произнесла: «Номер 1417/2 к строевой и гражданской службе непригоден.
- Но как же так?! – Я был совершенно поражен.
- А вот так, мой юный друг. Идите к жене, будьте с ней. Мне кажется, что австрийская армия может без вас обойтись.
Помню, ехал домой подавленный. Было ощущение, что мне отказали в статусе настоящего мужчины. Приехав домой, я снял пиджачок, встал перед зеркалом со своей сигаркой, внимательно изучил себя в анфас и в профиль. Постепенно убедился, что мужчина я – хоть куда! Успокоился и выпил рюмку водки. Затем напялил хромовые сапоги, нацепил берет с кокардой и пошел искать жену, которая куда-то запропастилась.
Вот так и не удалось мне стать бесстрашным воином, зорко охраняющим австрийскую границу от поползновений недремлющих врагов.
(с) Антон Фрадкин