Суррогатные матери
Суррогатные матери…
Давно и уверенно это дело
везде процветает конвейерно.
Это бизнес опасный, но дьявольски прибыльный,
зачастую удачный, хоть часто и гибельный.
На конвейере том, как машины сложнейшие,
производят потомство различные женщины.
Кто по просьбе родных, и всегда добровольно.
Ну а кто-то за деньги, как это ни больно,
как ни дико, ни трудно, ни горько, ни стыдно –
из-за тяжкой нужды и недоли обидной,
чтобы деткам своим сиротливым, заброшенным
заработать хоть что-то таким страшным способом,
забывая о них, хоть изводится сердце,
и даря жизнь, по сути, чужому младенцу.
Заведённое в лоно, сквозь какое-то время,
п р о р а с т а е т в утробах их
чуждое семя,
не из колб и пробирок, и не по науке,
а из ч р е в а живого, в страданьях и муке,
заказного,
по мере возможности качественного
и, как всякий заказ,
по тарифу оплаченного.
И уж так суррогатную мать ублажают,
холят, кормят, поят.
Но как только рожает,
так тотчас же дитя, забирая, уносят,
не давая взглянуть на него, как ни просит,
не приложат к груди хоть на миг, пусть единственный,
не давая ни капли молока материнского.
Всё – штамповка сработала.
Изделие выдано.
За работу «уплочено»,
как и ожиданно.
И лежишь – мать не мать?-
как цистерна пустая,
только лишь разрывается грудь налитая,
только в стылых слезах и лицо, и подушка…
Ну, так кто же теперь ты?
Кукушка?
Кукушка!
Как же дальше жить будешь
ты с тайною тайной?
Может, всё позабудешь,
как случай случайный?
Иль решишься, как раньше, за крупную плату,
снова стать для кого-то живым агрегатом.
Или, словно птенца потерявшая птица
будешь долго потом т о с к о в а т ь
и т о м и т ь с я,
оставаясь с родимыми Ваней и Леночкой,
о тобою рожденном мальчонке иль девочке,
утешая себя, что «Петюньке» иль «Светочке»
всё же лучше живётся,
чем твоим кровным деточкам.
Горе, горе безвыходно.
Счастье – изменчиво.
Снова очередные несчастные женщины,
если жизнь не цветёт самобраною скатертью,
покаянно идут в суррогатные матери.
Зная твёрдо, что детки, которых рожают,
в большинстве своём точно о них не узнают.
И что души свои горевые, болезные,
будут вечною памятью
люто истерзаны.