Сначала воздух сдвинулся, потёк
чуть уловимо, медленно, неспешно –
над яблоней, над крышей, над скворешней,
полуденный сдвигая солнцепёк
от лавок и дощатого стола,
где люди, истомлённые жарою,
собрались, чтоб устроить пир горою,
пока болезнь и смерть не развела.
Там восемьдесят два и двадцать два,
друг друга постигая в разговоре,
соединялись, о memento mori
забыв, а их укрывшая листва
перемещала дискурс от жары,
к неявно подступавшей дымке сизой,
и к ней же сквозь покровы зноя снизу
тянул мордовник синие шары.
Когда загрохотало, и всерьёз,
никто не думал в дом перебираться.
Не барышни кисейные, не цацы,
промокнут – так обсохнут, не вопрос.
Достали чашки с красною каймой
на смену снеди незамысловатой
и пили чай с шиповником и мятой,
смородиной и каплей дождевой.
Недолог ливень – жизнь его длинней.
И, слава богу, всем ещё хватило
июля – тем, кто юн и полон силы
и кто ослаб к исходу многих дней.
Пусть всё своим вершится чередом,
но будет неразменным оставаться
родства краеугольное богатство
и чай вприкуску с летом и дождём.