Иногда, когда мне не хотелось идти домой сразу после школы, я спускался на мою любимую набережную и просто брёл, еле-еле таща ноги, разглядывая красоту приморского города, витрины тогда ещё немногочисленных магазинов, парадные входы гостиниц, которые сильно отличались от обычных входов в государственные помещения того же банка, где работала моя любимая тётушка Розалия, или телеграфа, где работала моя незабвенная бабушка Елена Фёдоровна. Я был из того поколения мальчишек, которые в сочинениях "Кем я хочу быть?", без тени стеснения писали - курортником... А почему бы и нет. Вот к примеру, где ещё такое слово услышишь, как "курзал". В моей пацанской голове это слово с такой сочной буквой "р" ассоциировалось и с курительным помещением, и с местом разведения кур, но никак с танцплощадкой, где взрослые дяди и тёти встречались... Так было принято тогда говорить. Ходят они там по кругу (круглая была она, а в центре, на возвышении сцена с оркестром). Обнесена красивым, почти глухим забором, вверху которого были переплетающиеся между собой дощечки, сквозь которые мы, уже отроки, смотрели за "взрослой жизнью" прямо с деревьев, окружающих зелёной, густой стеной, утопающее в ней, место для встреч. Что уж говорить о набережной, особенной улице, летом всегда полной праздно шатающихся людей, оставляющая в нас, во мне, ещё мальчишке, ощущения вечного праздника. Хотелось примкнуть к ним и раствориться в весёлой атмосфере общего настроения, которое пронизывало всё и вся. Мне это всегда удавалось и я тут же забывал о недавней контрольной по физике, какого-нибудь очередного разноса классной нашей руководительницы ЛЗ (Лидии Зиновьевны, её так и называли Элзэ, а бывало и Эльзой. Она, когда писала свои пасквили в моём дневнике, всегда подписывалась этими двумя литерами).
Кстати, сегодня последним уроком была физкультура, мы сдавали кросс, 500 м на Дарсане, вокруг холма Славы. Это там я сегодня (офигеть!) во время бега увидел на дороге 500 франков, наверно из самого Парижа… Хорошо, что бежал первым. А как мне им не бежать, я ведь ещё и лёгкой атлетикой занимался... Думаю, секунды три потерял, но компенсировал деньгами, валяющимися на земле. Наклонись, как говорится, и ты миллионер. "Кто успел, тот и съел." А я ещё и первым был на финише. Ну, да. А я думал: "С чего бы ноги еле волок?" А они меня принесли прямо к бабушке на работу. На телеграф я зашёл с заднего двора. Он как раз находился по правую руку памятника Ленину. Это так, для ориентира. За спиной у Ильича был огромный голубой бассейн, за которым возвышались величественные белые колонны "горкомпартии". Позже я понял, что это словосочетание состоит из двух слов. Вахтёр в форменной фуражке пропустил меня, как своего. Ведь я внук самой Елены Фёдоровны Тюрюковой, которую на всём телеграфе знали все. Ещё бы, старейший работник! Работала она там сразу после войны в отделении доставки. Такое ёмкое и короткое слово. Как будто туда "языки", добытые разведчиками доставлялись… Помню, такой себе дворик. Скрипяще-шатающаяся красная деревянная лестница, ведущая на второй этаж. И кабинет-зал, по периметру которого находились какие-то устройства, за которыми работали одни женщины. Главным в нём была женщина-мать, её так называли, моя крёстная, которая командовала там всем процессом. А ещё её называли «экспедитор». Слово такое сердитое внушало к ней ещё большее уважение.
Я, пока ждал бабулю из очередного рейда, сидел за столом, в самом углу, осваивал доверенную мне работу. Стучал печати на специальной полуавтоматической «гильотине». Такая штука, - под неё подсовываешь лист со словом «телеграмма» и основанием ладони, тут же, нажимаешь на чёрную педаль. Бах! Раздаётся такой ощутимый, громкий удар. Можно и по пальцам, о чём меня сразу предупредили. Вот, наверно, мне и нравился этот риск. Иногда я даже представлял эту печать с пропечатанной датой на раздавленном среднем пальце, который был самым длинным. Мне было смешно… и, заранее больно, что меня заставляло быть внимательным. А ещё там был телетайп с клавиатурой… Там набивали тексты телеграмм, которые потом уходили по адресам, по городам разным. Самое, что мне нравилось в этом устройстве, так это ящик, куда падали маленькие перфорированные кружочки от длинной и кажущейся бесконечной бумажной ленты. Ящик с этим снегом… мне доверяли выносить как мусор. Прежде, чем его выбросить в специально отведённое место, я, закопавшись в него обеими руками, делал «метель».
Откуда мне было знать через каких–то там два года, летом, на каникулах, я буду здесь работать («подрабатывать», как выразился Шурик в одном из кинофильмов) и первый раз сам себе заработаю на штаны и куртку! Мне, как мужчине, будут доверять самые опасные и тёмные места доставки телеграмм во вторую смену (девушки боялись), за что даже будет доплачиваться 10 рублей «прогрессивки». Это премия такая. Вот в такое, очень мало освещённое место в дом отдыха "Актёр", я, молодой-зелёный, жаждущий приключений, доставил телеграмму самой Алле Ларионовой, «получите-распишитесь», за что получил лично от неё зелёный советский трояк.
Потом пришла бабушка. Я показал ей французскую «деньгу». Пошли в единственный государственный банк, что был как раз рядом, и обменяли. Бабушка с тётей были рады…
P. S.
Меня же в качестве "прогрессивки" по обоюдному решению вознаградили большой плиткой шоколада "Алёнка", что по "вкусности" не шла в никакие сравнения с ней, сегодняшней.