...Шла тысяча триста шестьдесят пятая неделя карантина. Кошмариков, встав пораньше, в семнадцать часов утра, потянулся, хрустнув закостеневшими суставами, подумал три максисекунды и решил их, суставы, не разминать, опасаясь, что развалятся окончательно.
Затем, подумав ещё три, но уже наносекунды, побрёл, заплетаясь в свежеподаренных мягких и чрезвычайно пушистых тапочках-опоссумах, на кухню и стал искать холодильник. Задача перед ним стояла непростая: горы пакетов из-под всего, странного цвета бутылки... В некоторых их них до сих пор булькало нечто необъяснимое, а также шипело и попискивало.
Совершив марш-бросок и бросившись сквозь всю эту тёмную материю хилой грудью на абордаж, Кошмариков попал аккурат в замызганный многочисленными поцелуями портрет своего вечного поп-кумира на пенсии, аккуратно прилепленный старым майонезом к дверце холодильника. Имя кумира N. Кошмариков давно и прочно позабыл, биографию его так и не прочёл, что, кстати, спасло Кошмарикова от многих разочарований.
N., милый N... – задохнулся от приступа недостаточности лёгких Кошмариков в приливе чувств, которые он и сам не мог объяснить членораздельно. Помедитировав так секунд шестьсот и всё это время потирая ушибленные нос, ухо, и ещё одно ухо, Кошмариков слабым анемичным рывком открыл дверцу холодильного агрегата, отчего она повисла на одной петле и упорно не хотела возвращаться на место, что, однако, не помешало упорному Кошмарикову с ощущением почти глубокого удовлетворения отметить правым неушибленным о портрет своего идола глазом целую фотогалерею предполагаемых неприятелей и неприятельниц, которыми он собирался заняться позже. Миссия планировалось трудная и практически невыполнимая, но Кошмариков с детства не привык отступать перед высокими заборами и прочими труднодоступными местами, поэтому для начала решил подкрепиться.
Оглядев содержимое своего пока ещё личного холодильника, Кошмариков убедился, что перед ним нарисовалась во всех своих страшных красках ещё более страшная по своей невыполнимости задача. Осмотрев ещё раз внутренности этого никчемного шкафа, Кошмариков понял, что осматривать было нечего, холодильник был совершенно, абсолютно, девственно пуст, что, впрочем, не отрицало нахождения в нём разноцветных тряпочек неизученной пока этимологии, холмиков рассыпавшегося в порошок чего-то и прочих разводов, полосочек и весёленьких пятнышек по стенкам и полкам.
Ммм-дааа... еле вырвалось из совершенно пересушенной гортани Кошмарикова в последнем, возможно, вздохе, если бы вдруг, О Чудо!, он не заметил притаившийся в самом дальнем уголке верхней треснутой полки крошечный, но такой прекрасный кусочек слегка засохшего с одной стороны и покрытого очаровательной плесенью с другой сыра, источавшего невыносимо аппетитный для непитавшегося уже дней не помнил сколько Кошмарикова.
Он был спасён. Апокалиптический армагеддонистый конец света откладывался на неопределённый срок...